Советские лыжники отец и сын. Веденин вячеслав петрович - краткая биография известных спортсменов - каталог статей - нововязниковская сош

Это было невероятно! Это противоречило здравому смыслу, совершалось вопреки логике событий. И я бы, конечно, утверждал, что этого не могло быть, если бы не видел сам, как Вячеслав Веденин первым вынырнул из низкорослого редкого леска, скатился по пологому спуску на плоское блюдце лыжного стадиона Макоманаи и помчался к заветной черте.

Первым - вот в чем дело! Долговязый норвежец Йос Харвикен, что завоевал бронзовую олимпийскую медаль в гонке на 30 км, на последний этап эстафеты ушел на минуту и две секунды раньше Веденина, а сейчас, шатаясь от изнеможения и отчаяния, бежал позади. Впрочем, нет, не бежал - едва шел, так будет точнее. Норвежец неимоверно устал, с трудом держался и каждый шаг для него был великой мукой. Вот он споткнулся, упал, поднялся, снова упал...

Веденин выиграл эстафету! Он выигрывал несколько секунд на финише, ликвидировав ту фору - минуту и две секунды, что имел Харвикен на старте. Веденин выиграл, и нам, стоящим на трибуне и полчаса назад уже смирившимся с поражением («В конце концов серебряные медали тоже неплохо»,- утешали мы друг друга), все происходящее казалось фантастикой.

Наверное, нет смысла спорить, кто был героем зимних Олимпийских игр в Саппоро,- голландский конькобежец Ард Схенк, наши лыжники Галина Кулакова и Вячеслав Веденин или отважная 17-летняя горнолыжница из Швейцарии Мария-Тереза Надиг. Испанцы, вероятно, без особого труда докажут, что героем Игр стал Франциско Очоа, одержавший победу в специальном слаломе, по-своему будут правы и поляки, выдвигая на первый план прыгуна на лыжах с трамплина Войцеха Фортуну.

Именно поэтому, отказываясь от попытки расставить лауреатов Саппоро на олимпийском пьедестале по ранжиру, я хотел бы сделать одно замечание. Юная Надиг была прекрасна в сложнейших альпийских дисциплинах - в скоростном спуске и слаломе-гиганте. Но ее победы одержаны на одном дыхании. Они воспринимаются как «ах!». Чуть больше риска, чуть больше смелости. «Ах!» на полторы минуты - и одна золотая медаль в кармане. Еще полторы - ив кармане другая... Ард Схенк выглядел в Саппоро джентльменом в белых перчатках. Соперники, с которыми он встречался в забегах, были значительно слабее его. Одолевая круг за кругом, Схенк вел лишь незримую борьбу с секундомером. Он был велик в этой борьбе. Но кто знает, остался бы он таковым, выйдя лицом к лицу, скажем, против Кейеса Феркерка?..

Веденин же трудился на лыжах до седьмого пота. Он сражался часами - неистово, упорно и долго, ежесекундно ощущая за спиной горячее дыхание соперников. И в Саппоро ему удалось сделать то, что не удавалось за 16 лет - с тех пор, как вышли мы на олимпийскую орбиту,- ни одному из многих поколений наших лыжников: выиграть золотую олимпийскую медаль в индивидуальной гонке. Именно Веденин, стартуя на последнем этапе, спас, казалось, безнадежно проигранную эстафету.

И настало время воздать хвалу Веденину. Но громкие фразы как-то не сочетались с его именем. Он их не любил. Ни в пору своего триумфа на чемпионате мира в Высоких Татрах в 1970 году и Олимпиады в Саппоро. Ни в годы подготовки к Инсбруку, ни после того, как закончил карьеру гонщика и стал тренером.

Насколько возможно обладателю стольких титулов, он старался избегать всего, что создавало излишний шум вокруг его имени, полагая, что суета может помешать главному - тренировке, может нарушить равновесие в его душевном мире. Он предпочитал оставаться суровым человеком, которому в выборе между позволениями и запретами постоянно приходится отдавать предпочтение последним. И всем была известна его излюбленная уловка - незаметно исчезнуть после финиша, спасаясь от журналистов и репортеров. Исчезнуть и где-нибудь в тишине наедине с самим собой спокойно подумать о том, как проходила гонка. Еще раз выстрадать и вытерпеть каждый метр дистанции, честно ответить на вопрос: «А все ли было сделано для победы?»

Вот почему не сразу и не просто отнесли к разряду великих гонщиков Вячеслава Веденина. Но все же отнесли. И если мы знаем Олимпиады Вейко Хаккулинена, Сикстена Ернберга, Ээро Мянтюранты, то, несомненно, Олимпиада в Саппоро была Олимпиадой Вячеслава Веденина, ибо более яркой победы, нежели победа Веденина на заключительном, четвертом этапе эстафеты, на XI зимних Олимпийских играх не было.

Он родился в октябре 1941 года в деревне Слобода Тульской области, когда в доме уже лежала похоронка под Смоленском погиб его отец. И, наверное, ничего не следует добавлять к этой скупой и печальной строке веденинской биографии, чтобы составить себе представление о его деревенском детстве.

С 14 лет он уже самостоятельно зарабатывал на хлеб. Наравне со взрослыми косил, пахал, валил лес, выполнял в доме всю мужскую работу. И когда сегодня воздают хвалу трудолюбию Веденина в тренировках, я думаю о его детстве. В этом детстве трудолюбия было столько, что, наверное, хватило бы на десятерых и уж, конечно же, оказалось достаточно, чтобы в будущем составить одну из главных черт характера Веденина-гонщика.

Я вижу его 14-летним подростком... Пустынно и тихо вокруг. Призрачный диск луны плывет в туманном кольце. Морозно. Над заснеженными полями и перелесками застыл полумрак раннего утра. Славка Веденин бежит за 7 километров в школу. Он катит широким шагом. Такому стилю научил его некий Шурик Казаков - молодой парень, только что демобилизовавшийся из армии.

У Веденина лоб упрямца. И твердый, чуть исподлобья взгляд, и жесткий рот с тонкими лезвиями губ, и коренастая фигура, туго оплетенная жгутами мышц,- все выдает в нем великого упрямца. Иначе он не стал бы гонщиком. Чтобы каждый день пробегать по 40-50 километров, по нескольку часов махать косой, пилить и рубить лес, а зимой на лыжне, обливаясь потом, срывая дыхание, преодолевая беспредельную усталость, снова и снова бросать свое тело в подъемы - для этого нужно быть и упрямым, и терпеливым.

Трудно сказать, когда в Веденине проснулась жажда борьбы. Слобода лежала в стороне от оживленных спортивных перекрестков, и отголоски великих сражений на лыжне не сразу достигали ее. Известно лишь, что в один из январских дней 1957 года Слава Веденин по собственной инициативе отправился в Тулу на областную спартакиаду школьников... Ночь промаялся на жестком сиденье в вагоне, не смыкая от беспокойства глаз и бережно удерживая между колен захудалые лыжонки. В 7 утра поезд прибыл в Тулу. Старт давали в 9. В кармане у Веденина был рубль и справка о том, что он учащийся, здоров и живет в Слободе.

Конечно же, Веденина не хотели допускать к соревнованиям. И он обходил одного за другим судей, уговаривая каждого, пока - то ли надоел всем, то ли разжалобил - ему не разрешили пробежать дистанцию, и он показал лучший результат дня, выиграв у ближайшего соперника 3 (!) минуты.

Если восстанавливать ступеньки за ступенькой все этапы жизни Веденина, от первого удачного старта на областной спартакиаде школьников до победного бега на чемпионате мира 1970 года в Высоких Татрах, то следовало бы начать с описания двух лет, проведенных им в Туле. Его пригласили в «Динамо», устроили работать в пожарную охрану, поселили в общежитии, в комнате, где жили еще шестеро взрослых парней. Вместе с ними Веденин иногда подрабатывал - рыл траншеи для прокладки труб, разгружал вагоны... На заработанные деньги парни покупали водку и закуску. Шумно гуляли. Приглашали Славку:
- Подсаживайся к столу, салага.

Он никогда не подсаживался. Надевал костюм и уходил на тренировку. Летом - велосипед, зимой лыжи. Возвращался в промокшей от пота - хоть выжимай! - рубахе, усталый. И так изо дня в день. И постепенно шестеро непутевых соседей прониклись к нему глубоким уважением, почувствовав в Веденине моральную силу, самоотверженность и целеустремленность - все то, чего так не хватало им самим.

Веденина как большого гонщика открыл динамовский тренер Виктор Николаевич Бучин. И его, и Анатолия Наседкина, и Юрия Черковского, и Федора Симашева, и многих других. Бучин увидел Веденина на соревнованиях в Свердловске в 1960 году. Тот был перворазрядником и колебался в выборе между лыжами и велосипедом. Я не могу объяснить умение Бучина угадывать в человеке «жилку». Возможно, и сам он не в состоянии это сделать. Однако тренерская интуиция ни разу не подвела его. И она привела Веденина в ряды лыжников.

Он не умел проигрывать. Некоторые относят умение проигрывать с милой улыбкой на устах к признакам хорошего тона, эдакого спортивного джентльменства. В таком смысле Веденин никогда не был джентльменом. Проигрывая Анатолию Наседкину (тот считался талантливым гонщиком, и, прежде всего, в нем Слава видел соперника), Веденин ложился на кровать, лицом к стене, и никакие силы не могли заставить его заговорить в течение ближайших двух дней. В 1961 году в Мурманске, уступив первое место тому же Наседкину, он тихонько собрал вещички, купил билет на поезд и вечером незаметно исчез. Он был в отчаянии и укатил в Молдавию на сбор к велосипедистам, решив бросить лыжи раз и навсегда.

Признаться, я не видел Веденина, объятого сомнениями. Об этом времени мне рассказал Бучин. Я встретил Веденина в 1969 году зрелым спортсменом, уверенным в своих силах, когда он уже несколько лет тренировался под руководством .

Полоса горьких уроков была позади. Первый Вячеслав получил на чемпионате мира в Холменколлене в 1966 году. В тот год он добился права занять место в сборной, но тренеры не хотели включать его в команду: считали «зеленым». Команда улетала в Осло утром, и еще накануне вечером Веденин не знал, полетит он с ней или нет. Судьба его решалась на бурном заседании федерации, затянувшемся до ночи. Все это время Веденин сидел в своей комнате, не включая света, и мрачно ожидал приговора. Около часа ночи ему позвонил Бучин и, придав голосу максимум безразличия, сказал: «Ложись спать. Все в порядке - летишь».

И сразу же сюрприз. Веденин - дебютант сборной СССР - лидирует в марафонской гонке. Его время оставалось лучшим после 30 километров и после 40... К 44-му километру разрыв от ближайшего соперника составлял почти две минуты...

В тот год в Холменколлене лыжным королем был норвежец Йермунд Эгген. Никто не мог сравниться с ним, и неожиданно затянувшееся лидерство безвестного Веденина в марафоне воспринималось как зарождающаяся сенсация.

Жажда доказать что он и есть сильнейший, вела Веденина. В него не верили. Но сейчас он выигрывал. Единственный в команде! Он рвался в подъемы. Как в невесомость, проваливался на спусках. И бежал, бежал... А комментаторы все чаще повторяли его имя.

Он пил на ходу бульон, выхватывая пластмассовый стаканчик из руки Бучина. Жевал, чтобы не «заголодать», куриное мясо. Пил крепкий кофе с лимонным соком. Все это он проделывал механически. И единственное, что жило в его сознании,- это жажда победить...

С утра чуть подмораживало. Небо было в тучах. Ничто не предвещало перемен в погоде или в температуре снега. Мазь, которой были смазаны его лыжи, «работала» отлично. Все складывалось хорошо. И вдруг из-за туч выкатило солнце. Лучи его вертикально уперлись в склон подъема, знаменитого холменколленского подъема, который начинается с 44-го километра и тянется до финиша. Лыжня «потекла»...

Веденин не сразу осознал драматизм ситуации. Он устал. Но устали и соперники. Оставалось немного потерпеть. Последний подъем. Веденин вкатил в него, сделал шаг, другой... Почувствовал - что-то не то. Он привычно толкнулся, разгибая ногу. Но лыжа пошла не вперед, а резко выскочила из-под ступни назад. И что-то будто оборвалось у него внутри. Отдача!..

Спустя несколько лет, попав в такую ситуацию, Веденин, наверное бы, встал. Конечно же встал и хладнокровно положил бы под колодку слой полужидкой мази. Он плюнул бы на время, которое потеряет при этом, зная, что иначе потеряет еще больше. Но тогда у него не было опыта. Он отчаянно цеплялся за каждую из тех 120 секунд, что выиграл. Он еще не усвоил правила, которое постоянно втолковывал ему Бучин,- в марафоне всегда бери с собой промежуточную мазь... И еще мало знал о роковых сорока километрах в марафонской гонке.

Он шел в последний подъем. Каждый шаг - удар в живот. Свело мышцы ног. Он тащил свое иссушенное тренировками тело, оказавшееся вдруг столь тяжелым, «на руках». Свело мышцы рук. И давным-давно были потеряны заработанные ценой колоссальных усилий секунды... Хотелось плакать от злости, бессилия, боли. Но он упрямо шел. Результат на финише оказался шестым. Это было поражение. Но это была и победа. Возможно, одна из крупных побед Веденина - победа над собой.

Опыт, который имел Вячеслав Веденин в Саппоро, он приобрел дорогой ценой. На этом же пути познания стоит « эстафета в Гренобле во время X зимних Олимпийских игр. Эстафета, которую Веденин, именно он, драматически проиграл. Но, скорее всего, без этого проигрыша не было бы и блистательны! победы в Саппоро.

Итак, Гренобль, 16 февраля 1968 года... Веденину предстояло бежать четвертый этап эстафеты 4х 10 километров, и на дистанции к тому времени установилась полная ясность. В гордом одиночестве, далеко впереди всех шли норвежцы. За ними - шведы. Тоже вне досягаемости. Третьим бежал Валерий Тараканов. Финн, который держался четвертым, проигрывал ему секунд 30-50 - запас солидный.

И все же Веденин, разминаясь перед заключительным этапом на стартовой поляне, испытывал беспокойство. Источником его был знаменитый финн Ээро Мянтюранта - герой Инсбрукской олимпиады. Финн все время катался рядом с Ведениным. Стараясь показать, что его лыжи скользят лучше. Иногда Мянтюранта для большей убедительности наезжал на задники лыж Веденина и, когда тот оборачивался, в знак извинения огорченно качал головой: мол, прости, не хотел, но что поделаешь - несет. Обычный номер из программы психологического давления. Веденин понимал это. И все же в душу его закрадывалось сомнение... А вдруг?! Вдруг лыжи Мянтюранты скользят лучше? Собственно, смысл удачной смазки и состоит в том, чтобы на каждом толчке укатить чуть дальше соперника. Пусть совсем немного. Но на дистанции эти «чуть* сложатся в огромную фору. Веденин знал, что Мянтюранта уйдет со старта на 30-40 секунд позже. Но беспокойство, вселившись, уже не покидало его. О большем Мянтюранта не мог и мечтать...

Это началось километра за четыре до финиша - Веденин почувствовал, что финн достает его. Сначала именно почувствовал. Наконец, не выдержал, обернулся - и точно, увидел финна в конце просеки. Через некоторое время обернулся снова - увидел еще ближе.

Вскоре Мянтюранта догнал его, и они побежали вместе.

«Почему он меня не обходит? - думал Веденин.- Почему?»

Уступил лыжню, но финн не воспользовался предложением, предпочтя остаться за спиной...

«Почему он меня не обходит? - думал Веденин, внося очередную лепту в победную сокровищницу соперника.- Не может или не хочет?»

Последний подъем... Веденин отчаянно ринулся вверх. Оторваться! Во что бы то ни стало. Надоела неясность. До вершины оставалась пара шагов. Самых трудных шагов. Именно в этот момент Веденин услышал за спиной требовательное «хоп!». Финн просил лыжню.

Два шага до вершины. Веденин уже видел и ощущал себя на спуске. Свободный полет. Свист ветра. Локти в колени. Низкая стойка. Палки назад-вверх. Полное расслабление для истерзанных мышц. Отдых. Литры свежего воздуха в легкие...

«Хоп!» резкое, как удар бича, заставило его остановиться и вместо шага вверх сделать шаг в сторону. Лишний шаг... На вершине подъема лыжню иначе и не уступить.

Спина Мянтюранты в разводах пота. Веденин все же достал его. Теперь - обойти. «Хоп». Бесполезно. Мянтюранта не слышит. Или делает вид, что не слышит,- близок финиш. Ладно! Рывок по параллельной лыжне слева. Блокируя путь, финн бросается влево. Веденин - вправо, и Мянтюранта - вправо. И всякий раз Мянтюранта «подрезает» лыжню, а Веденин, чтобы не столкнуться с ним, вынужден тормозить, теряя крупицы сил.

Последняя прямая. Мянтюранта уже не может убежать. Но и Веденин не может обойти его. Между ними - секунда. Цена ее - бронзовая медаль. Дорогая цена, которою пришлось заплатить в Гренобле Веденину за опыт эстафетных битв...

Веденин и Колчин... Они были словно созданы друг для друга. Фанатики большого лыжного спорта, сторонники больших нагрузок, люди прямые в защите своих взглядов, нетерпимые к несправедливости, характеры сложные и подчас хлопотные для руководителей. Когда Колчину поручили готовить сборную страны, Веденин, в отличие от большинства, сразу же принял нового тренера и безоговорочно поверил в предложенную им систему.

Вскоре Колчин из сборной ушел. Трудно решить, кто был здесь прав, кто виноват. Но многое из того, что делал Колчин, сейчас принято как само собой разумеющееся. Для нас же важно то, что Веденин остался верен своему учителю.

Однажды на Спартакиаде народов России в Миассе, пытаясь вызвать Колчина на откровенный разговор, я спросил:
- Правда, что многие тогда не выдержали нагрузок?
- Чепуха,- ответил Колчин.- Не хотели работать, А может быть, не сознавали их необходимости.
- Значит, сейчас сознают?
- Думаю, что да. Подобрались такие, что сознают. Естественный отбор: не работаешь - не бежишь.
- А правда, что вы ввели в занятия ролики, когда от них отказались даже скандинавы, и это никому не подошло, кроме Веденина?
Колчин усмехнулся.
- Однажды в Швеции меня и Веденина пригласил в гости знаменитый Сикстен Ернберг. Тогда все считали, что скандинавы отказались от роликов. Заходим в дом. В прихожей в углу гора роликов. Слава показывает на них: «Пользуетесь?» Ернберг отрицательно качает головой: «Нет, сын катается». А я смотрю, ролики стерты чуть ли не до основания. Сынишка бы так разделать их не сумел. Тут взрослый старался. Значит, хитрил Ернберг насчет роликов...

Потом мы сидели с Колчиным, склонившись над удивительной книгой, заполненной раскрашенными диаграммами, волнами графиков и колонками цифр. Колчин пояснял:
- Ролики. Имитация. Трудовые процессы. Бег. Спортивные игры. А вот встали на лыжи. Вкатывание. Участие в соревнованиях...

В книге были точно сформулированы и вычислены все соотношения средств тренировки, определены объемы нагрузок, расписаны по дням недели, сведены в годичные циклы, подытожены в километрах и часах... И я понял, что именно этой книгой за несколько лет вперед была предопределенэ победа Вячеслава Веденина на чемпионате мира в Высоких Татрах в 1970 году и два года спустя - на Олимпийских играх в Саппоро. Наверное, по ней можно было определить победу любого, кто мог бы прочесть ее страницу с такой же педантичностью и верой в правильность написанного, как сделал это Веденин.

Мне не раз приходилось слышать от коллег, что мой герой молчалив и замкнут и что разговорить его бывает необычайно трудно, особенно человеку незнакомому... Что ж, это верно. Но мне всегда казалось, что немногословие и внешняя замкнутость Веденина - лишь форма защиты от вторжения в его мир тех, кому не объяснишь, что такое гонка. В Веденине живет человек отзывчивый и чуткий. Однажды в Первоуральске на чемпионате страны мне довелось наблюдать трогательную сцену. Шла эстафета. Отчаянный и извечный спор между армейцами и динамовцами. И, как всегда, на последнем этапе стартуют Анатолий Акентьев и Веденин.

Оба разминаются. Веденин прибежал в стартовый городок, аккуратно положил лыжи смазанной поверхностью кверху. Через минуту прибежал и Акентьев, воткнул лыжи в наст, встал в затылок за Ведениным.

А с дистанции передают, что разрыв на третьем этапе между динамовцем Федором Симашевым и армейцем Валерием Таракановым всего секунда. Значит, все решится в дуэли Акентьев - Веденин... Акентьев стоит, скрестив руки на груди, вытянув шею, взгляд устремлен в никуда. Видно, что волнуется, понимает: Веденин очень сильный соперник и шансов одолеть его мало... Я не знаю, как Веденин почувствовал присутствие Акентьева за спиной, как уловил его душевное состояние, но он вдруг повернулся, смущаясь, неуклюже переваливаясь, сделал шаг вперед, обнял Акентьева за талию, ткнулся лицом в его курточку: мол, что поделаешь, старина,- такова спортивная жизнь... Но ты ведь знаешь - я твой товарищ и останусь им, что бы ни случилось на дистанции, как бы ни сложилась гонка...

Иногда, казалось бы, незначительный поступок, как в случае с Акентьевым, позволяет узнать о человеке больше, нежели год, прожитый с ним под одной крышей. Часто встречаясь с Ведениным - нас сводили соревнования,- я узнавал его именно по таким поступкам. Передо мной раскрылась его доброта, щедрость, готовность прийти на помощь товарищу, его непримиримость к несправедливости и даже то, что он, внешне всегда хранящий невозмутимость, может тревожиться и волноваться.

Однажды в Бакуриани на Кубке СССР я вышел из номера гостиницы поздно ночью и вдруг столкнулся с Ведениным. Он стоял перед широким окном и смотрел в ночное небо, усеянное золотистой звездной россыпью.
- Ты что не спишь? - спросил я.
- Кости ломит,- ответил он.
- Это с чего же?
- К плохой погоде...

До начала чемпионата мира в Высоких Татрах оставался месяц. Веденин стоял у окна и вглядывался в ночь. Может быть, он думал о завтрашнем дне, может быть, тревожился о сыне, который только что родился и которого он увидит лишь после победы. Возможно, он и думал об этой победе, о той ответственности, которая легла на его плечи, ибо все знали: из наших гонщиков победить в Татрах мог только Веденин.

Веденин стал чемпионом мира в 29 лет. В Высоких Татрах он победил на дистанции 30 километров. Мог выиграть и 50, но, борясь с Триммером, не заметил рывка Ойкарайнена. И когда тог стремительно помчался к финишу, Веденину оставалось только ждать, что скажут секундомеры,- он уже закончил бег. Наконец, именно Веденин принес команде золотые медали в эстафете, хитроумно разыграв последний этап. Это было за два года до Саппоро, за два года до олимпийского триумфа Веденина.

Стоит закрыть глаза, и я вижу Саппоро, лыжный стадион Макоманаи в день 4 февраля 1972 года. Вижу бег Веденина. Прекрасный бег по лыжне.

Веденин идет переменным шагом. Словно большая белая птица машет крыльями. Почувствовав уклон, именно почувствовав, одновременно отталкивается палками, на пути подъем - легко взбежал на него... И в каждом случае свой ритм. В каждом случае сила его естественна и незаметна. И еще есть общий ритм гонки. Веденин медленно раскатывается вначале. Но постепенно темп нарастает. И вдруг замечаешь, что это уже не бег, а полет.

Так было 4 февраля в Саппоро в гонке на 30 километров, принесшей Веденину олимпийскую медаль чемпиона. 16 лет мы ждали этой победы - победы в индивидуальной гонке среди мужчин. Накануне поздно вечером я пришел в олимпийскую деревню. В комнате Веденина сидел Колчин. Разговор шел о тактике предстоящей гонки и о питании на дистанции. Вячеслав по памяти нарисовал на листке бумаги схему трассы, повторяя все ее изгибы. Колчин сказал:
- Пить будем на 8-м и 18-м километрах. Больше не надо.

Я задал пространный вопрос: «Ну, как?» На что Колчин столь же пространно ответил: «Завтра посмотрим...»

Утро выдалось кошмарным. Валил и валил густой снег. Временами белая его завеса была столь плотной, что с трудом различалось громадное электронное табло, возвышавшееся над стадионом.

Мы стояли на трибунах, щедро осыпаемых снегом, окружив единственную рацию, связывающую нас с миром гонки. Веденин начал медленно. После первого 10-километрового круга он держался седьмым, проигрывая лидеру примерно 30 секунд. Мы тревожились: не велика ли фора. Наконец, с 15-километровой отметки один из тренеров сборной, Виктор Баранов, передал, что Веденин начал сокращать разрыв. С этого момента имя Веденина стало повторяться на всех языках: «Веденин! Веденин! Веденин!..»

Тем временем он начал штурм затяжного полуторакилометрового подъема, и когда скатился с него, все уже знали, что Веденин пошел на выигрыш. Собственно, в первой гонке в Саппоро он остался верен своей излюбленной тактике слабого начала, чтобы присмотреться к соперникам, определить, кто чего стоит, и выбрать среди них главного. Главным оказался норвежец Пол Тильдум. Он сопротивлялся с невероятным упорством, держа в напряжении всех, кто желал победы Веденину. И напряжение спало только тогда, когда Виктор Иванов - тоже тренер сборной - за два километра до финиша по рации передал: «Всем, всем, всем. Тильдум встал!!»

И вот Веденин финиширует. Опустив руки и волоча на ремешках палки, устало бредет в нашу сторону. Победа! У домика, где раздевались наши лыжники, журналисты и корреспонденты ждут Веденина. Невероятная толчея. Пробиться к крыльцу невозможно. И все, кто хоть как-то владеет русским языком, ловят обладателей меховых шапок, полагая что в меховых шапках в основном русские, и умоляют что-нибудь рассказать о Веденине - о первом советском лыжнике, завоевавшем золотую олимпийскую медаль в индивидуальной гонке.

Веденин шел к этой победе много лет. Шел целеустремленно, настойчиво. Он подчинил ей всю жизнь. Научился ждать и сдерживаться. В год, предшествующий Саппоро, он оставался в тени.
- Что-то со Славкой не то,- говорили вокруг.- Наверное, перетренировался.

Нет, с ним было все в порядке. Весь год он «накатывал объем» и готовился к битве в Саппоро. И нужно было быть чрезвычайно уверенным в себе человеком, чтобы пренебречь поговоркой «лучше синица в руки, чем журавль в небе». Пока все ловили «синиц», Веденин охотился за «журавлем». Он не гонялся за победами, так сказать, местного значения и не очень успешно начал олимпийский сезон - по крайней мере, во время турне по Швеции ни разу не дал повода для восторженных восклицаний. Он накапливал силу и выносливость. И Колчин на вопрос: «Как там Слава?» - всякий раз отвечал: «Нормально. Мы работаем по плану».

Они работали по плану и 4 февраля в Саппоро. Веденин поймал своего «журавля». Можно было бы многое рассказать о той 30-километровой гонке, если бы в Саппоро Веденину не пришлось выдержать испытание куда более серьезное - в эстафете.

Пройдем через него вместе с Ведениным. Километр за километром... Начало было удачным. И Владимир Воронков, которому тренеры доверили труднейшую роль стартера, и Юрий Скобов, отчаянный забияка, которому пришлось сражаться с сильным и хитрым Тильдумом, блистательно провели свои этапы, ни на шаг не отпустив норвежцев. И только Федор Симашев, легко возбудимый, эмоциональный, в дуэли с молодым Иваром Форму, через четыре года в Инсбруке ставшим олимпийским чемпионом в гонке на 50 км, не выдержал напряжения и уступил. Он дрогнул сразу, вдруг, растеряв веру и силы, и разрыв между ним и Форму на финише составил минуту и две секунды. Это была катастрофа.

Веденину предстояло бежать с Харвикеном. Редкое совпадение: норвежец - бронзовый призер Игр на дистанции 30 км - проиграл Веденину... минуту две секунды. Сейчас расстояние было втрое короче, и успеть отыграть на нем столь громадную фору казалось делом, абсолютно безнадежным. Казалось всем, но не Веденину.

Пока Симашев «терпел бедствие» на этапе, Веденин разминался рядом с Харвикеном. Он прекрасно помнил урок, преподнесенный в Гренобле Мянтюрантой, и теперь не жалел сил, чтобы продемонстрировать норвежцу, как хорошо у него скользят лыжи. Для большей убедительности он время от времени накатывал на задники лыж Харвикена и, когда тот оглядывался, конечно же, извинялся: мол, ничего не могу поделать - несет. И посеял зерна сомнения в душе Харвикена: а так лй уж хорошо смазаны у него лыжи. Хоть и велик разрыв, но соперник-то - олимпийский чемпион.

Итак, Харвикен ушел на последний этап. Трибуны опустели. Все решили, что дело сделано, ничего нового уже не будет. Норвежцы носили на руках по стадиону своего героя Форму, распевая песни и размахивая флагами...
- Мне бы только его увидеть,- заводил себя Веденин на старте, ожидая Симашева,- только увидеть спину...

Наконец, он побежал. Через полтора километра его встретил Владимир Кузин. Крикнул:
- Минус пятьдесят...

Пятьдесят секунд, минута... какая разница?! По рации на пятый километр Кузин передал главному тренеру сборной страны Венедикту Каменскому:
- Разрыв сохраняется.

Тот ответил:
- Собираю рацию, иду на
В этот момент Веденин думал что дела его совсем неплохо. 12 секунд отыграл, правда, вся работа еще впереди - на подъёмах. Но он умрет, а сделает эту работу.

Каменский шел к финишу, испытывая чувство досады. В принципе серебряные медали тоже неплохо, но ведь могли быть и золотые. И все отчетливее за его спиной нарастал рев. «Хейя! Хейя!» - это норвежцы гнали вперед Харвикена.

На шестом километре Каменский остановился пропустить норвежца. Рядом - американский тренер. Увидел - Каменский без рации, написал на снегу: 32. Покачал головой: мол, плохо дело. И Каменский вдруг понял, что дела идут отлично, что Веденин достанет противника - впереди три подъема... Промчался Харвикен... Американец написал на снегу: 25. И вот Веденин.
- Сейчас ты его, Слава, увидишь,- крикнул Каменский, понимая, что главное именно это - увидеть.

В стартовом городке норвежцы уже не пели. Форму стоял напротив линии старта и, вытянув шею, напряженно вглядывался в белесую даль, откуда должен был показаться Харвикен.

Веденин увидел его в начале предпоследнего подъема.

«Оглянись,- подумал он.- Ну, оглянись!»

И Харвикен оглянулся. С этого мгновения он был обречен.

Веденин выдохнул «Хоп!» на самой вершине последнего подъема, как когда-то крикнул ему Мянтюранта, зная, сколь трудно здесь уступать лыжню. Харвикен почти встал, чтобы отойти в сторону. Это было в километре от финиша. Александр Привалов - тренер наших биатлонистов - завопил по рации: «Обходит, обходит!» На старте Виктор Иванов и врач команды Борис Сапроненков - у них была рация - пустились в пляс. Форму зло ударил кулаком в ладонь, круто повернулся и зашагал прочь.

И тут из низкорослого редкого лесочка выскочил Веденин - крохотный белый комочек - устремился к последнему спуску и лихо скатился на плоское блюдце лыжного стадиона Макоманаи. Первым. Харвикен, шатаясь от изнеможения и отчаяния, бежал позади. Впрочем, нет: не бежал, с трудом держался, еле переставлял ноги.

Веденин выиграл эстафету. Это было невероятно.

И я бы никогда не поверил, что на 10-километровом отрезке у бронзового призера Олимпиады можно отыграть минуту и две секунды, если бы не видел все своими глазами.

Да, это была великая победа Веденина и, к сожалению, последняя его большая победа. Готовясь к очередному чемпионату мира в Фалуне, Веденин на одной из тренировок получил тяжелую травму - разорвал ахиллесово сухожилие. Операция, долгое бездействие, приход на лыжню новой плеяды молодых и талантливых гонщиков, наконец, техническая революция в лыжном спорте, в результате которой спортсмены встали на пластиковые лыжи,- все это не позволило вернуться в ранг лидеров. Оставаться же в другой роли он не хотел. Сейчас заслуженный мастер спорта Вячеслав Веденин - кавалер орденов Ленина и Трудового Красного Знамени - главный тренер «Динамо» по лыжным гонкам. Под его руководством лыжники общества после долгого перерыва на чемпионате СССР 1980 года в Красноярске вновь вернули себе звание сильнейших в стране.

Веденин сошел с дистанции. Дело продолжают его ученики.

РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ

Е го легендарная эстафета в Саппоро-1972 - как иллюстрация: бывают в спорте чудеса. Бывает невозможное. На 10-километровой дистанции Веденин отыграл минуту и стал двукратным олимпийским чемпионом! Сегодня великий лыжник ХХ века живет себе тихо в деревне под Тулой.

* * *

- В Москве вас застать непросто?

Разве что за пенсией приезжаю. Нечего мне в Москве делать.

- Пенсия хорошая?

35 тысяч. Я же подполковник, выслуга большая. Плюс прибавка для олимпийских чемпионов. Была 15 тысяч, нынче - 32. Грех жаловаться, для деревни хватает.

- Вы же в этой деревне выросли?

Да. Правда, дом наш мать давным-давно продала. Там и сейчас люди живут. А я купил участок напротив.

- Смотрите - сердце щемит?

Отболело. А раньше нередко приходил к родному дому. Даже ночевать как-то попросился. Пустили.

- Юность у вас не самая веселая была.

Это точно. Отец погиб в 1942-м. Я его никогда не видел. Отослал с фронта матери фотографию, приписал: "Поцелуй дочку". Ушел воевать, не зная, что мать беременна мной.

- Похоронка сохранилась?

Да. Никаких подробностей: "Пал смертью храбрых под Смоленском…" В соседней деревне фашисты четверых расстреляли, а в нашей все попрятались. Человек шесть немцев прошли по улицам - и двинули на Дубну. Где чугунолитейный завод. У меня от голода был страшный рахит. Крапиву по деревне не найти было, всю съели, - так жрал старую лебеду. Единственное лакомство - теруны.

- Что это?

Как картошку на поле ни собирай, все равно на зиму что-то останется. Берешь промерзшую, а она мягкая. Шкуру снимаешь и печешь оладьи. Еще курили много. Во втором классе мне уже пачки на день не хватало. Разок у деда стащили махорки - накурились так, что на стенку полезли! До галлюцинаций!

- Не может быть.

Не буду ж я вам врать. Молоком отпаивали. А завязал я с табаком в шестом классе. К нам преподавать физкультуру прислали фронтового артиллериста. Здоровенный мужик, двухпудовыми гирями крестился. Застукал нас с цигарками в туалете. Взял меня за ноги и головой держал над дыркой в полу: "Макну!" Как я ревел!

- Где курево, там и выпивка?

Когда дядя-полковник приезжал в отпуск, меня маленького дед сажал на коленку. Наливал стопку самогона: "Пей за столом, а не за углом!" Потом швырял пьяненького на печь - чтоб спал, не мешался.

- Самогон мальцу - не перебор?

Да ну, перебор. В деревне быстро взрослели. Все детство - работа! Я до школы в ночное ходил, на покос. Так натрудишься, что после обеда встать не в силах. Однажды чуть не загнулся. Месяца два в госпитале лежал. Да еще на второй год остался.

- Почему?

Не желал немецкий учить. Дураком надо быть, чтоб давать нам этот язык. Когда отцов на войне поубивало. Мы учительнице немецкого темную устраивали. Сзади ребята подкрадутся - мешок ей на голову. А ноги крапивой иссекут. Она-то ни в чем не виновата. Но раз немецкий язык - значит, немка.

- Это она вас на второй год упекла?

Да. Бумагу выдали: "при удовлетворительном поведении закончил 7 классов". Настоящий "волчий билет", никуда с таким не пристроишься. Только спорт меня спас. И курить я бросил, и пить. На товарняке в Тулу начал ездить, на велосипедные тренировки. Двухпудовые гири 30 раз зубами поднимал.

- Это как?

Привязываешь к гире веревку, зубами хватаешь и тягаешь. Очень развивает спину и шею. Я в книге об Иване Поддубном это упражнение вычитал. А как-то залез на перекладину, хотел крутануться - и головой вниз. Подняли, повезли на телеге к фельдшеру. Очередь огромная. Внезапно голова закружилась, по стеночке сполз. Очухался в палате. Гляжу - койки кругом, чей-то голос: "Ну вот. Жить будет!" Со всех сторон мне мед тянули. Приговаривая: "Сынок, кушай, я не трогал". Ну угощают - я и ем.

- Трезво.

А сестренка мне объяснила, где лежу. Палата смертников, с последней стадией туберкулеза. Каждое утро смотришь - еще одна коечка заправлена. Унесли хоронить. Ночи не проходило, чтоб кто-то не помер. Уговорил я медсестричку, тряпки мои отдала. И сбежал.

- Далеко?

В кедах и трико караулил часа три, какой товарняк тормознет. Заскочил в один, а тот совсем останавливается. Хочу обратно прыгать, вижу - двое шагают с овчарками. Я на другую сторону - и там военные. Думаю: что за дела?

- И?

Зеков перевозили! Тень метнулась - рванули стоп-кран. Решили, что заключенный побежал. А это я. Поймали, в милиции долго сидел. Время спустя завербовался в Котлас лес пилить. С "Дружбой-2" управляться умел. Паспорт отнес в контору, которая собирала работяг, мне 420 рублей взамен. Кинулся на базар, там пирожки с мясом, ливером…

- Красота.

Иду - уминаю! Голодный! Навстречу тренер, у которого первенство области по велосипеду выигрывал: "Что на тренировки не ходишь?" Рассказал ему про Котлас. Он деньги у меня отнял, свои добавил - паспорт забрал назад. И отправил в "Динамо". Вот, кстати, история. Лет в 13 накопал шесть мешков картошки. Мать послала продавать на рынок в Тулу: "Все что заработаешь - твое". На эти деньги купил гармошку и белую майку в синюю полоску с буквой "Д". С какой же гордостью ее носил! Не подозревал, что скоро вся жизнь будет связана с "Динамо".

- Прославились вы в лыжах. Не в велосипеде.

Я - мастер спорта на шоссе и треке. Но зима подошла, а велогонщиков от армии не освобождали.

- Почему?

Лейтенант на велосипеде под машину попал - и насмерть. Генерал приказал: "Велосипедист? За забор не пускать!" Мне служить не хотелось. И очутился я в "Динамо" у заслуженного-презаслуженного человека, 14-кратного чемпиона СССР по лыжным гонкам Василия Смирнова. Он технику мне ставил. Гоняет по кругу, кричит: "Ра-а…" Я бегу. Снова крик: "Ногу опустил, и катись на ней, пока я "раз" не скажу".

- Если б не ушли из велоспорта и там достигли бы выдающегося?

Не исключено. Я выносливый, упертый. Проезжал 25 километров по Военно-грузинской дороге, не вставая с седла. На одних бедрах. Ножищи здоровые. В Туле спорил с деревенскими, что полуторку обгоню.

- На что спорили?

На две бутылки водки. Стартуем одновременно. Грузовик на ямах прыгает, а я на велосипеде объезжаю. И выигрываю!

- А говорите, пить бросили.

Не до такой же степени. Наработаешься - вечером с мужиками махнуть не грех. В деревне всё пили! Даже денатурат! С крутым чаем разводишь - нормально идет. Уж мне поверьте.

* * *

- Легенда ходит, как на Олимпиаде-1972 вы японскому журналисту матерком ответили. а тот написал, что ваше "Дахусим" - вроде заклинания…

Это перед "тридцаткой". Пурга. Он подошел, спрашивает: снег повалил, как бежать-то? А я пробурчал "Да х… с ним". Это сейчас к спортсмену до гонки никого не подпустят, а тогда корреспонденты свободно бродили. Лезли в душу. Палкой бы их ткнуть.

- От кого узнали, что история пошла гулять по миру?

Мне из Японии газету прислали, а здесь перевели.

- Мы читали про трюк с мазью во время эстафеты в Саппоро. Как додумались?

Когда-то на соревнованиях спросил у финна Мянтюранты: "С мазью проблема. Какую посоветуешь?" Он указал: "Вот хорошая". Сдуру послушал. А она вообще не ехала! Я помнил про тот эпизод и перед своим этапом начал при норвежце Харвикене якобы протирать лыжи мазью. При этом тюбик держал в сантиметре, водил чистым пальцем. Гадал: клюнет или нет? Я даже поздравить его успел с золотой медалью: мол, шансов у меня нет. Все это сыграло.

- Догадывались, что сыграет?

Норвежец был из тех людей, которых я изучил. Если парень маленько в детстве избалованный, все у него получалось без стрессов, - гнилой внутри. Тебе остается нащупать место, где эта гнильца. Туда надавить. И я нащупал - очень ему славы хотелось. Представлял уже, как страна обрадуется золоту.

- Он побежал мазаться?

Шепчет тренеру: "В третий раз Веденин подмазывает…" Косятся на голубой Swix у меня в руках. И свои лыжи от носка до пятки! Считай, я 15 секунд отыграл. Затем на спуске - 12. Опять схитрил. Сказал заранее нашим ребятам: "Встаньте там и кричите "Веденин!" Так и сделали. Харвикен голову поворачивает, две секунды на этом теряет. Палка проскользнет - и три отыгрываешь. А он несколько раз обернулся.

- Если б не хитрость - вы все равно выиграли бы?

Не знаю. Но зла было много!

- На кого?

На болельщиков наших. 800 человек приплыли на корабле из Владивостока. С трибун уходили, не дожидаясь окончания эстафеты.

- Почему?

Не верили в успех. А главное - последний день магазины работали. Надо ж было суточные потратить. Корреспонденты следом потянулись. Ни одной фотографии моей не сохранилось с этой гонки, ни одного интервью! Перед стартом столкнулся с тренерами Каменским и Кузиным. Плоская бутылка коньяка, отхлебывают из горла: "Слава, второе место - тоже место!" Что это?! В итоге единственный мой снимок из Саппоро - на "полтиннике". И то не меня фотографировали, а ботинки.

- ???

Знаменитый гонщик Ернберг открыл фирму, наладил выпуск ботинок. В них я бежал. Их щелкнули, ну и меня заодно. Не было бы ботинок - не было и фото.

- Откуда такая роскошь?

У меня был в Швеции персональный болельщик, миллионер Курт Люсель. В 1965-м отправили туда - без денег, без всего. Местная федерация должна была принять. Делегация небольшая, руководителем назначили профессора Аграновского. Мне там на трассе кричали: "Русиш шпион!"

- Почему?

Потому что тренировался со шведскими сборниками - и по мне в Москве позже вычисляли их готовность. До отъезда инструктировали: "Все записывай. А записи шифруй".

- Денег вам с собой не дали. А лыжи?

Две пары и одни ботинки, которые на третий день развалились. Причем ботинки были моего тренера Колчина. Выступал он в них лет двадцать. И вот сижу в номере, латаю. Дратвой прошиваю. Заходит швед: "О, Веденин!" Я сразу вспомнил про тетрадь, в которой расписывался.

- Что за тетрадь?

Из КГБ. 37 пунктов, что запрещено за границей. Нельзя, к примеру, автографы давать внизу чистого листа. Принимать подарки, денежные призы. С кем-то знакомиться. А тут на пороге стоит какой-то дядька. Берет мои рабочие лыжи за носок - раз, и отломил! Видит в моей руке недошитый ботинок - восклицает: "Музей!" Выхватывает и вместе с дратвой выбрасывает в форточку. Потом - тяжеленные эстонские кеды с капроновыми стельками. Двумя пальчиками, брезгливо…

- Не поколотили его?

Хотел. Это ж чистая провокация. Все, как в КГБ учили - кеды выкинул, лыжи переломал. Схватил его, припер к стене. Он заверещал: "Ноу, ноу, спутник…"

- Спутник?

Да. Почему-то звал меня спутником. Говорит: "Завтра в 7 утра тебе привезут все новое". Он ушел - а я поплелся свое добро искать под окнами в сугробе.

- Нашли?

И нашел, и дошил. В 7 утра стук в дверь - на пороге незнакомец. Притащил три пары лыж, палки, кроссовки, ботинки, тренировочный костюм. У меня паника. Брать-то нельзя! Я ж расписался!

- Да. Ситуация.

Я к Аграновскому. Разрешил: "Только больше не проси!" - "Да мне уже и не надо, теперь все есть". Полюбил меня Курт. Он и к Клаве Боярских тепло относился, и к Ване Утробину. На Олимпиаду в Гренобль повез лыжи для всей нашей сборной.

- Бескорыстно?

Абсолютно. На его BMW крыша просела! Все для советских! А однажды уникальный случай произошел. В 1969-м поспорил он со шведскими журналистами, что я выиграю Олимпиаду. На следующий день газеты вышли с шапкой: "Люсель ставит на Веденина полтора миллиона крон!"

- Вам что-то перепало?

В Саппоро Курт принес чек на полтора миллиона. Я отказался - так он направился к председателю Спорткомитета Павлову. Чтоб я официально мог взять чек. Тот послал к Гончарову из ЦК, который курировал команду. Гончаров запретил - а мне сказал: "Слава, тебя родина и так отметит!" Курт шипел: "Спутник, дункель…"

- Это что?

Дурак, мол. Не понимал, почему отказываюсь. Зато Курт нам с призовыми помог. Прежде валюту, которую сборная зарабатывала на коммерческих соревнованиях, забирали тренеры. Сдавали в Спорткомитет, получали пять процентов, а лыжникам - шиш. Мы не догадывались, как нас дурят, пока финны перед гонкой не пообещали каждому по 250 марок. Ждем - тишина. Пошли разбираться и услышали: "Так ведь тренерам отдали".

Переглянулись мы, сделали выводы. Следующий этап в Швеции. Через Курта договорились с организаторами: "Тренерам ни-ни - все ребятам в конверте". А тем какая разница? И за одну гонку нам отвалили столько, что почувствовали себя миллионерами! Сроду таких денег в руках не держали!

- Сколько?

Я за первое место получил две с половиной тысячи крон. Другие поменьше. Там же тотализатор был. Ставили на лыжников, как на лошадей. Наши премиальные, как объяснил Курт, зависели от выручки.

- Что тренеры?

Пришли: "Где валюта?" Мы в ответ: "Какая? Ничего не знаем". Все, конечно, молчали.

* * *

- Как сложилась жизнь Курта?

Трагически. Умер в 53 года. Из-за меня.

- То есть?

Он перенес три инфаркта, таблетки горстями глотал. Приехал на Олимпиаду в Саппоро. Как кто-нибудь из наших медаль завоевывает - Курту тренеры шампанское наливают. То за меня, то за Галку Кулакову. Плохо ему стало, улетел домой. И вот дочь его вспоминала, как смотрел мою эстафету по телевизору. Налил шампанского в самовар, который я же ему подарил. После победы выпил полный стакан. Ему говорили - нельзя! А он: "Веденин. Спутник. Мой!" И утром скончался.

- Вы упомянули Боярских, трехкратную олимпийскую чемпионку. Алевтина Колчина, которая выступала с ней за сборную, рассказывала нам: "Секс-контроля в те годы не существовало. А Клава была между "женщиной и мужчиной". От рождения повышенный уровень тестостерона. Мы видели, что она бреется, в душ с нами не заходила…"

Да ну, классная тетка! Мужских черт у нее я не замечал, лицо чистенькое. У одного лыжника даже короткий роман с Клавкой был. Хотя замуж она так и не вышла. Девки недолюбливали ее, поэтому чаще с нашей командой общалась. С Куртом накануне гонки могла бутылку водки выпить, а утром спокойно бежала и выигрывала.

- Кулакова так и живет в деревенской глуши под Ижевском?

Это не глушь, а шикарный коттеджный поселок. Удмуртская Рублевка. Кулакова поселилась там с Ниной Парамоновой. Они давно дружат, не замужем, вот и решили, что вдвоем веселее. Галка до Олимпиады в Инсбруке расписалась с нашим массажистом Владимиром Володченко. Собралась к нему в Москву переезжать, машину купили. Но через три месяца их развели.

- Кто?

Тренеры. Виктор Иванов, возглавлявший женскую сборную, шумел: "Галя, Родине нужны медали! А если ты забеременеешь и не попадешь на Олимпиаду?!" Житья им не давали. В поездках вместе не селили. Она плакала, а его вскоре к конькобежцам перевели. Семью разбили, заставили оформить развод. Больше мужей у Галки не было. Мы иногда в Москве встречаемся. Знаете, какая пенсия у Кулаковой, Мухачевой и Олюниной, победивших на Олимпиаде в эстафете?

- Какая?

9 тысяч! Они представляли общество "Труд". Те, кто за профсоюзы выступал, в таком же положении. Стыд и позор! Нам-то, динамовцам, легче. За выслугу набегает приличная сумма. Меня Оля Данилова благодарит за то, что в свое время убедил вернуться в "Динамо". Ее тренер в "Труд" перетащил. Но я напомнил Оле слова, которые услышал от динамовского начальника, когда сам много лет назад хотел демобилизоваться: "Не встречал человека, которого бы погоны задавили". И я подписался на офицера. В Саппоро улетел старшим лейтенантом, после золота на "тридцатке" вручили телеграмму от генерала погранвойск: "Поздравляю, товарищ капитан!" Думаю, ошибся, что ли? А он своей властью досрочно мне звание повысил.

- Здорово.

Сколько спортивных обществ развалилось, в "Динамо" же, слава богу, порядок. Важно, чтоб руководители были "не освобожденные от физкультуры". А те, кто любит спорт.

- У Кулаковой дома музей. Почему бы вам свой не открыть? Трофеев-то не меньше.

Их почти не осталось. Первая жена, когда развелись, из окна повыкидывала кубки, вазы, дневники, ножи…

- Какие ножи?

Охотничьи. Была у меня коллекция. Особенно жалко уникальный самодельный нож, который подарил якут, трижды Герой Соцтруда. Пятилетку он за два года выполнял - по добыче соболя, по пушнине. У него на спине швы толщиной с палец - память о встрече с медведем.

- Легко отделался.

Рассказывал, что этим ножом распорол медведя от паха до горла, когда тот его "обнял".

- Где вы познакомились?

Есть поселок Сангар - от Якутска два часа на самолете. Меня как-то пригласили туда на республиканские соревнования. С нами Саша Тихонов был. Я ему в той поездке шампанское проспорил.

- Как?

Саша сказал, что воткнет нож в сметану - и тот стоять будет. Я не поверил. Оказывается, якутские коровы дают молоко 6-процентной жирности. Поэтому сметана такая густая, что можно резать ножом, будто масло. Тихонов-то об этом знал, он ездил в те края, норку стрелял, когда с деньгами было туго.

* * *

- Были у вас нелюбимые трассы?

После пражской весны 1968-го самый противный выезд - Высокие Татры. Нас там ненавидели! Чешские лыжники, когда мы заходили в зал помазать лыжи, орали: "Оккупанты, вон!" Окна в гостинице, где мы жили, камнями закидывали. Пошли на кухню за чайником или кастрюлей - не дают. Чтоб чаю попить, воду грели в раковине. Затыкаешь дыру - и врубаешь два кипятильника. Дурдом! Да и в гонке провокации бывали. На подъемах стояли рабочие, замахивались на нас лопатками. Пытались по спине треснуть. Лопатку рукой перехватываешь - и матюком на них. Но секунды-то теряешь. А в 1970-м на чемпионате мира в Татрах у меня вообще золотую медаль украли!

- Каким образом?

На дистанции 50 км выигрывал у финна Ойкарайнена минуту, все под контролем. Неожиданно за поворотом возле сарая пацаны зашебуршились, подбежали и сыпанули стирального порошка. Я оглянулся, а они сзади граблями заровняли, снежком присыпали. Все, лыжи катить перестали! Я на руках кое-как вторым финишировал, ладони до крови стер.

- Протест подавали?

А как доказать? Лыжи грязные. Тогда круг был 25 км, камеры не везде. Это сегодня они повсюду натыканы, круги меньше - 7-8 км.Обидно получилось и в Швеции на супермарафоне "Васалоппет". От основной группы на девять минут увез в отрыв финна Сиитонена и шведа Бьелинга. Стартовали мы на зеленых мазях при температуре минус 8. А на финише, когда прошли через перевал, было плюс 3. Лыжи не держат. На 78-м километре вижу надпись " Servi с e fix ". Думаю - подмажусь, и нормально. Швед, который, уже еле держится, вдруг ускоряется. Подкатывает первый к рюкзаку, вытаскивает красный Rex , мажет лыжи - и швыряет тюбик в лес. Да еще, зараза, ручкой нам помахал.

- Вот гад.

Мы с Сиитоненом рюкзак открываем - там ничего, кроме полужидкого мыла. Опять на одних руках пришлось бежать. В концовке я финна обошел. Потерял за эту гонку шесть килограммов. Когда начал раздеваться, кожа на ногах от пота и соли чулком снялась.

- Кто из хоккеистов пригрозил вам, знаменосцу, на церемонии открытия Игр-1972?

Во главе колонны самые здоровые стояли - Рагулин, Ромишевский… За пару минут до выхода на парад ко мне подошел инструктор ЦК. Напомнил: дескать, этикет обязывает около ложи японского императора склонить флаг. Хоккеисты недовольно загудели: "Слава, ты перед кем наше знамя будешь преклонять?! Поднял на вытянутых руках - и строевым шагом! Понял?!"

- Огорчился император?

Я на него не смотрел. Газета "Вечерний Саппоро" фотографию с парада сопроводила подписью: "Советский Союз бросил вызов всем!" А это политический вопрос, вот чиновники из Спорткомитета на меня и накинулись: "Что натворил?! Дома ответишь!" Но после двух золотых медалей об этом, слава богу, никто не вспоминал. В том числе император, который лично поздравил с победой в эстафете. Подарил деревянную японскую маску. Привез домой, так сын ее жутко боялся. Где-то затерялась.

- А марка китайская с вашим портретом сохранилась?

Кто-то из друзей заиграл. Но марка не китайская - японская. Мне ее из Саппоро прислали. На фотографии я в кимоно. История такая. На Олимпиаде меня и Володю Воронкова, который бежал первый этап эстафеты, пригласили в местную баню. С русской ничего общего она не имеет. Зал человек на пятнадцать. Запах, как на конюшне. Тебя закапывают в горячую смесь из опилок и травы. Одна голова торчит. Лежишь минут десять, японочка в чем мать родила у каждого салфеткой пот со лба вытирает.

- Однако.

А в раздевалке выдают полотенце, шапочку, кимоно. Мы с Воронковым облачились в него - и в этот момент нас тайком щелкнули. Володе такая же марка пришла. А Феде Симашеву из Японии девчонка полгода надушенные письма слала.

- Та самая, из бани?

Другая. Не в курсе, где с ней познакомился. Федя был мастер заигрывать с девчатами. Вот японочка и влюбилась.

- Посвященное вам стихотворение Роберта Рождественского знаете наизусть?

- "Репортаж о лыжной гонке"? Лишь пару строк: "Ты, пожалуйста, добеги. Дотерпи, родной! Дотяни, достони, дохрипи…" Он был на Играх с группой поддержки. Правда, на эстафете тоже не остался, рванул по магазинам. В Саппоро мы толком не пообщались. Встретились во Дворце съездов, когда меня Орденом Ленина награждали. Рождественский на банкете подошел, выпили по фужеру.

- В шутку не попрекнули поэта: мол, что ж с трибуны-то ушел?

Зачем? Вот тренерам я высказал. Каменский губу прикусил. А Кузин заплакал. Наверное, уже крепко выпивши был.

* * *

- Что помешало вам попасть на третью Олимпиаду в 1976-м?

Я мечтал выиграть "полтинник" в Инсбруке. Но меня обманули. Я согласился слить кровь. Теперь это называется кровяной допинг. Официально его запретили в 1985-м. А в нашей сборной предложили использовать перед Инсбруком. Когда команда отказалась, Захавин, зампред Спорткомитета, и тренеры взяли меня в оборот. Напирали на то, что я - единственный коммунист в сборной, должен переубедить ребят. К слову, членом КПСС стал при интересных обстоятельствах. Вызвали после Саппоро в КГБ: "С Орденом Ленина беспартийным за границу выезд закрыт". И за день оформили партбилет! Без всякого стажа, собраний.

- Кровь вы сдали?

Да, 680 граммов. Первым. Выступил в роли подопытного кролика. В институт крови приехали те, кто тренировался в группе Колчина, - я, Володя Лукьянов, Толик Шмигун… А другие сумели уклониться. Иван Гаранин сказал: "Веденину терять нечего, он олимпийский чемпион. А нам зачем рисковать?"

Спустя три недели - отборочный чемпионат страны. Тренеры говорят: "Петрович, не волнуйся. При любом раскладе гонка на50 км в Инсбруке - твоя". На "пятнашке" проиграл 11 секунд, на "полтиннике" - 8.

- Формально отбор не прошли?

Да. И меня отстегнули от Олимпиады. До этого был в отличной форме, порхал по горам. Раньше вообще лыжники были ого-го! Закваска деревенская, крепкие, выносливые. Помню, летом в Алахадзе тренировались на ипподроме. Жарища, а у нас 30-километровый кросс. Витя Круглов говорит жокею: "Спорим, что я быстрее пробегу 20 кругов, чем ты на рысаке?"

- И что?

Поначалу жокей вперед вырвался. Витька поравнялся с ним на восьмом круге. Тут выскочил старший конюх. На наших глазах нагайкой отхлестал паренька.

- За что?

Так ведь лошадь чуть не загнал! Она в пене. А Витька - свеженький. Еще и с нами 18 кругов спокойно дал. Во, какая подготовка была! И никакого допинга! Мне он тоже был не нужен. А после переливания обратный эффект произошел. То ли кровь не прижилась, то ли иная причина. Но при подъемах в гору, едва пульс доходил до 180, я задыхался. Чувствовал, как из живота подступает комок к горлу - и все, шагу ступить не в состоянии. Карьеру закончил.

12 лет отработал главным тренером женской команды "Динамо". Когда Союз развалился, председатель ЦС "Динамо" Богданов подарил мне пачку анонимок. Много любопытного о себе почитал.

- Например?

Писали, что Веденин спит со всеми спортсменками, которых тренирует. Хоть к тому моменту я уже был с Ларисой. Мы не сразу расписались - первая жена два года не давала развод. Добился его через суд с четвертой попытки, причем бывшая супруга на заседании так и не появилась. Отношений давно не было, но я ждал, когда сын повзрослеет. Чтоб понимал - ухожу не от него, а от матери. Пару лет после этого в гараже ночевал.

- В каком смысле?

В прямом. Большую часть времени я проводил на сборах. А когда возвращался, спал в "Волге". Или у друзей. Потом надумал к Ларисе в Сыктывкар переезжать. В Сандунах отвальную устроил. Среди друзей там были секретарь замминистра МВД и адъютант Андропова. Они не знали, что за повод. Как услыхали, что в Сыктывкар намылился, за голову схватились: "Забудь! Мы поможем". И нам с Ларисой дали квартиру в Беляеве.

- Она моложе?

На 17 лет. Лыжница. Как увидел в сборной - влюбился. Пацанов предупредил: "Эту девочку не трогать!"

- Прислушались?

Да, в команде уважали. На сборах все девчата с кем-то дружат, только Лариса одна да одна. Люба Зыкова, будущая жена Коли Зимятова, говорит ей: "Скажи спасибо Петровичу, что без мальчика ходишь…" - "Как?" - "А вот так! Он запретил к тебе приближаться". Ну и закрутилось у нас.

- Чем жена занимается?

Ведет лыжную секцию. На ветеранских чемпионатах мира выступает. Да и на тренировках с мальчишками у нее постоянно по 10 километров в день набегает.

- А вы - катаетесь?

Каждую зиму на лыжах! Для меня это всегда в радость. Правда, год назад инсульт перенес. В деревне прихватило. Месяц в местной больничке провалялся. Правая рука не разгибалась, врачи сказали - надо ампутировать. Я понял, что пора валить. Вещички собрал и тихонечко через дырку в заборе дёру!

- Как в детстве.

Ну да. Друзья рекомендовали мануальщика в Тульской области. Хорошо, машина "автомат", сам к нему добирался, рулил левой. И он меня на ноги поставил. Если сначала кулак не разгибался, сейчас этой рукой и гантели поднимаю, и ведро с водой таскаю. А главное - снова на лыжах кататься могу!

Юрий ГОЛЫШАК, Александр КРУЖКОВ

Победа есть победа. И все-таки каждая из них имеет свою окраску. Свою цену. Свой особый подтекст. Как это ни парадоксально на первый взгляд, есть победы "обыкновенные", "рядовые", что ли, и есть такие, что остаются в памяти людей навсегда. Привлекающие к себе всеобщее внимание. Делающие их авторов героями мирового спорта. Такими были победы Владимира Куца в Мельбурне, Юрия Власова и Виктора Капитонова в Риме, Вячеслава Иванова на трех олимпийских озерах, Бориса Лагутина в Мехико. Теперь в этот славный список великих спортсменов навсегда внесено и имя Вячеслава Веденина.

Для того чтобы понять истинную цену свершения того или иного человека, нужно обязательно знать путь, пройденный им от нуля до вершины.

Вячеслав Веденин родился 1 октября 1941 года в маленькой деревеньке Слобода, что в сорока километрах от Тулы. Кругом грохотала война, тяжелым испытанием и огромным, ни с чем не сравнимым горем навалившаяся на людей. Не миновало оно и семью Ведениных: за два с половиной месяца до появления Славы на свет, где-то под Смоленском, в отчаянных сражениях с гитлеровскими захватчиками, погиб его отец, рядовой Советской Армии.

Тяжелое детство. Работа наравне со взрослыми с 13 лет.

Трудности... Нелегко их переносить, но, видимо, именно они закалили характер паренька, научили бороться и терпеть, дали силы для того, что ему предстояло свершить в своей жизни. Где исходная точка его посвящения в спорт? У школьного порога. Деревенский учитель Леонид Харитонов сам был горячим поклонником спорта и всячески прививал любовь к нему своим ученикам. Каждый урок - напряженная тренировка. Каждое воскресенье - соревнования. Да не простые, а с подзадориванием, с незатейливыми, но желанными призами, с неизменным вопросом:

Ну, а сегодня кто кого?

У Харитонова научился Слава искусству постановки корпуса, широкому лыжному шагу, смелым поворотам... Но главное, школьный учитель передал ему свой широкий серьезный взгляд на спорт н наказ: никогда не довольствоваться тем, чего достиг, мечтать и бороться за свою мечту.

Закончив десятилетку, Вячеслав уехал на учебу в областной центр, успешно поступил в железнодорожный техникум, а еще через два дня - в спортивную секцию к известному тульскому тренеру Павлу Смирнову. Дело было в самом начале осени, и основные тренировки шли на велосипеде. Да и могло ли быть иначе в городе Туле. Слава полюбил нехитрую эту машину, первым приходил на занятия, последним уходил, стараясь точно выполнять задание своего наставника.

Все вроде бы складывалось хорошо. Но недаром говорят, что жизнь, как и небо, всегда безоблачной не бывает. Заболела мать. Чтобы помочь ей, пришлось вернуться в родное село. Но приехал сюда Слава со своим велосипедом, который, по настоянию Смирнова, закрепили в секции за Ведениным.

Времени для занятий в обрез, но и здесь, в селе, лишенный какого-либо постоянного контроля, Слава тренировался много и самозабвенно. И в ранние часы тихих деревенских рассветов, и в раскаленные зноем полуденные "просветы", и в вечерние сумерки можно было его увидеть на пыльных извилистых и трудных проселочных дорогах. Два-три раза в неделю выбирался на тренировку в Тулу. Туда да обратно восемьдесят километров, да полтора часа напряженной тренировки, которую выдерживали далеко не все городские, а он выдерживал.

Одним словом, первое увлечение детства - лыжи - отходило на задний план, уступая место новому. И в тот год, когда Виктор Капитонов стал героем Римской олимпиады, Вячеслав Веденин завоевал звание чемпиона Тульской области и право на получение серебристого значка мастера спорта. Павел Смирнов сказал своему любимому ученику:

Лет пять назад Виктор тоже не думал, что победит самого Трапе. А вот поди ж ты...

Но не всегда мы поступаем так, как хочется: очень часто нашими действиями руководят обстоятельства.

Осенью 1960 года парнишка из тульской деревни, сын солдата, был зачислен в Московское высшее Краснознаменное училище пограничных войск. Все ему здесь понравилось, кроме одного: в этом знаменитом учебном заведении не было велосипедной секции. И это поначалу очень огорчило юношу. Он стоял перед начальником физподготовки, сообщившим ему эту весть, расстроенный, и уже не веря в то, что услышит что-либо приятное, а скорее так, для порядка, спросил:

А лыжной тоже нет?

Что ты, лыжная у нас прекрасная. И руководит ей один из талантливейших советских тренеров Виктор Бучин...

Через год Центральный совет ордена Ленина добровольного спортивного общества "Динамо", членом которого состоит Веденин, проводил встречу поколений, встречу старой спортивной гвардии с талантливой молодежью. К этому событию был приурочен выпуск специального номера газеты, в которой "новички" отвечали на своеобразную анкету, где был и такой вопрос: "Кто ваш идеал в спорте - назовите его имя и объясните, на чем основывается ваше уважение, ваша любовь к нему?"

Передо мной ответ мастера спорта Вячеслава Веденина. Переписываю его дословно: "Для меня всегда образцом, или, как у нас теперь говорят, маяком, в спорте был и остается Павел Колчин. Мне нравятся его целеустремленность, воля, трудолюбие, скромность и преданность лыжам". Прошло несколько лет, и в Саппоро на пресс-конференции после гонки на 30 км заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер СССР Павел Колчин точно этими же словами охарактеризовал Вячеслава Веденина.

У них действительно очень много общего - и родились в деревне, и трудное детство, и беспредельная верность делу, которое они выбирают.

Наверное, общность характеров и общность мечты в конце концов и определили то, что они стали не только учителем и учеником, но и верными друзьями-единомышленниками, умеющими во всем понять друг друга.

К туляку еще не пришли громкие, парадные победы, но знатоки лыжного спорта все чаще и чаще называют его имя, когда мечтают о будущих победах. И когда в декабре 1966 года Федерация лыжного спорта СССР получила приглашение от союза лыжников Скандинавии прислать кого-либо из советских атлетов для совместных тренировок, выбор пал на Веденина.

Не приученный к особому вниманию, не избалованный славой молодой офицер-пограничник принял эту честь без особого воодушевления.

Почему? - спросила я у него.

Долго объяснять, - махнул рукой, да и только.

Но потом все разъяснил Колчин. Оказывается, Веденин очень волновался, сумеет ли должным образом оправдать оказанное ему доверие, воплотить его в реальные ценности.

Но, коль скоро решение было принято, он поехал и там, в чужих странах, уже будучи и сам испытанным мастером, сильным турнирным бойцом, вел себя с внимательностью и старательностью наипрележнейшего ученика. Это было одним из характернейших выражений его натуры: глубокое уважение к чужому опыту, жажда знаний, новых сведений, которые помогли бы продвинуться хотя бы на шаг к намеченной цели.

Когда в далеком Саппоро Вячеслав добился своей самой большой победы, журналисты всех стран наперебой стали писать о его высоком боевом духе, о неукротимости воли, постоянном стремлении вперед.

Эти качества он проявил гораздо раньше, на чемпионате мира 1966 года в Холменколлене. Он приехал туда зеленым новичком, которого никто - ни участники, ни журналисты - не принимал всерьез. Но после 10-го километра его имя звучало во всех портативных рациях:

Веденин! - кричали контролеры.

Веденин! - нервно повторяли своим ученикам изумленные, ничего не понимавшие наставники.

Веденин! Веденин! Веденин! - неслось по дистанции сигналом тревоги и радости.

Многим казалось, что необычайный темп лидера - всего лишь блажь дебютанта, что он не выдержит его и скиснет раньше, чем успеет кого-либо напугать. Но прошло двадцать, тридцать, сорок километров и сорок пять, а он по-прежнему показывал лучшее время, по-прежнему держал гонку под током высокого напряжения. И не вина, а беда его, что на последние четыре километра не осталось необходимого ему запаса сил - он еще не умел в турнирах такого ранга точно и целесообразно расходовать их.

Мог бы уже тогда оказаться первым, но буквально перед самым финишем его обошли пять "китов" современного лыжного спорта. Однако имя Вячеслава Веденина было внесено в блокноты тренеров всех сильнейших национальных сборных с грифом "особо опасны". И все известные спортивные издания посвятили ему свои обзоры, единодушные во мнении, что с этим русским придется теперь считаться всем!

Нужно еще много работать. И многому учиться.

Прошло еще два сезона. Вячеслав за это время пополнил свою коллекцию медалей: он дважды получил "золото" за победные финиши в пятидесятикилометровой гонке на чемпионате СССР и одну - в эстафете 4 X 10. И уже без всяких сомнений и колебаний ему была вручена "путевка в Гренобль".

Он приехал в столицу X Олимпиады известным, популярным мастером, и все прославленные асы лыжни приветствовали его как равного. И популярные обозреватели, составляя свои "гороскопы", не забывали внести в список возможных кандидатов на победу его фамилию.

И все-таки... Эти же обозреватели считали, что у москвича по-прежнему недостаточно шансов провести борьбу на равных с такими прославленными "звездами", как норвежцы X. Греннинген, П. Тилдум, У. Эллефсетер, финны К. Лаурила и Э. Мянтюранта, шведы Г. Ларссон и М. Рисберг. Это действительно была когорта необыкновенно сильных, опытных, мудрых спортсменов, и даже уступить им в равной борьбе было бы почетно.

Веденин же всех оставил за своей спиной, и только У. Эллефсетеру удалось опередить его на 16,7 секунды. Причем этот ничтожный просвет образовался в результате сражения, которое они вели не видя друг друга, участвуя по существу в заочном поединке. В поединке, где преимущество было на стороне норвежца: он стартовал на добрый десяток номеров позже.

Зная немного французский язык, в Гренобле я каждое утро покупала спортивную французскую газету "Экип". Сохранился у меня и такой номер газеты. На первой странице огромный портрет нашего гонщика, и через всю страницу жирными буквами напечатано имя Веденина и внизу фраза, которая в переводе звучала дословно так: "Веденин - сенсация! Веденин - герой!"

Весь мир признал его как героя олимпиады, кроме... нас. Мы, журналисты, не постарались, не смогли как следует объяснить величие им совершенного, и на Родине Веденина встретили очень сдержанно. Встретили не как великого стайера, впервые в истории нашего спорта завоевавшего олимпийское серебро, а скорее как участника команды-неудачницы. Веденин не обиделся.

Раз люди требуют большего, значит, я обязан его добиться!

И в этом ответе, в этом выводе был весь человек, умеющий не покоряться судьбе и считать вполне справедливым и закономерным любое требование, предъявляемое к нему.

Народ мне доверил выступать от его имени, народ мне и судья, - сказал он однажды.

Но самым строгим, самым яростным и непримиримым судьей Веденину был он сам. Каждое выступление, каждую гонку пропускает он сквозь критическое сито и после каждого старта, чем бы он ни закончился, говорит самому себе:

Нужно трудиться еще больше! Нужно работать!

"Работа лыжника! Как бы мне хотелось, чтобы с нею познакомился и описал ее какой-нибудь мужественный поэт. Да, это тема для героической саги. Работа в прямом смысле слова! На рубке леса, косьбе, пилке дров. Многие километры ежедневных кроссовых пробежек. Грохот штанги. И - безмолвие лыжни. Ежедневное прохождение сложных дистанций, где изнурительные "тягуны", где вихревые спуски, где сечет глаза поземка, валит ветер или вяжет ноги оттепель.

А потом ты приходишь на базу - в маленький домик, затерянный где-то в лесу, развешиваешь насквозь промокшее обмундирование и, сваленный тяжелой усталостью, лежишь на койке. И думаешь о большом городе, где по ярко освещенным улицам текут толпы, где нарядная публика заполняет залы театров и концертных залов, где остались твои жена и дети, твои близкие и друзья. А ты лежишь, прислушиваешься к вою метели, к скрипу раскачивающихся досок и думаешь, что завтра надо пройти еще больше, поработать еще напряженнее. Потому что высшая твоя цель - оправдать оказанное доверие и выступить в предстоящей гонке лучше, чем в предыдущей".

Эти замечательные, вдохновенные и в то же время отмеченные строгой правдой слова принадлежат одному из прославленных лыжников прошлого, заслуженному мастеру спорта Ивану Рагожину, автору очерка, посвященному Вячеславу Веденину.

Мне хотелось бы к этому лирическому рассуждению добавить несколько конкретных фактов и цифр. Мы как-то подсчитали с Павлом Колчиным, и вышло, что за десять лет занятий "большим спортом" Веденин по меньшей мере дважды обогнул на лыжах земной шар по экватору, дважды обежал его по кроссовым тропам и трижды, как минимум, пронесся на велосипеде. Думаю, что все это достаточно правильно воспримется вашим воображением и поможет всем нам еще отчетливее, зримее представить цену его чемпионских наград.

В 1970 году в Высоких Татрах пришел к московскому динамовцу колоссальный по современным меркам успех. Шутка ли: на чемпионате мира он завоевал золотую и серебряную медали в личных гонках да еще одну золотую - в эстафете. Теперь уже все вынуждены были признать, что в его лице мир имеет одного из самых выдающихся гонщиков.

Но победа не только радовала - она заставляла о многом задуматься. Там, на снежных трассах Чехословакии, парень из советской команды не на шутку раззадорил многих гигантов, так же, как и он, мечтавших о лыжной короне. И Вячеслав, и его тренер Павел Колчин прекрасно понимали, что в Саппоро будет гораздо труднее, чем в Высоких Татрах. Кому-кому, а уж им-то хорошо была известна мудрость кажущейся банальной фразы, что удержать завоеванное куда труднее, чем получить его.

После Высоких Татр, после своей победы на чемпионате мира, Веденин словно бы отошел в тень. Он принимал изредка участие в состязаниях, однако финишировал далеко не первым, словно устав от постоянного повторения своего имени, от вспышек журналистских "блицев" и многочисленных интервью. Он "отдыхал", если можно определить таким словом тот колоссальный, ни с чем не сравнимый объем работы, которую он выполнял под руководством Павла Колчина. И этот его психический отдых, эту тактику, построенную на том, чтобы сохранить как можно больше нервной энергии к олимпиаде, некоторые иностранные обозреватели восприняли по-своему. Начали писать, что "Верхние Татры были высшей точкой в спортивной биографии Веденина, что именно там он пересек пик своей спортивной формы". Что же, может быть, они и впрямь так думали, а может быть, просто мечтали о том, чтобы так вышло.

Был теплый зимний вечер. Вечер накануне лыжной гонки на 30 километров. Совсем недавно закончились торжества по случаю открытия XI зимних Олимпийских игр, расцвеченный тысячами красок праздник, а следующее утро должно было стать их рабочим началом.

По специальному разрешению руководства нашей команды мы проникли "на минутку" к нашим лыжникам. Постучались в комнату Веденина. Здесь был и Павел Колчин. Тренер нам сказал:

Гонку мы уже всю обсудили. Слава только что слал на "отлично" теорию: знает трассу, как дорожку к собственному дому. Не то что каждый подъем - каждый бугорок, каждый поворот. А завтра будем сдавать практику.

Задавать вопросы казалось бестактным. Веденин сам предложил: почитайте телеграммы. Интересно.

Они лежали на столе довольно заметной стопкой. Весточки с Родины. Пожелания успехов. Из деревни Слобода Тульской области, где впервые стал на лыжи семилетний подросток. От командования и курсантов училища пограничных войск. От рабочих знаменитого оружейного завода... И вдруг - "Ты должен победить в первой гонке в первый рабочий день олимпиады. Твой Алексей Маресьев"!

Это все я тоже знаю наизусть, - произнес вдруг Вячеслав. - Хорошие, добрые слова. Возьму их с собой в дорогу.

Когда мы проснулись, на какое-то мгновение показалось, что началось светопреставление: беспрестанно, неумолимо валил густой снег. Он начал падать, кажется, еще ночью и повалил еще сильней, когда мы прибыли на стадион. Жалко было смотреть на наших тренеров. Особенно волновался казавшийся мне до этого невозмутимым Венедикт Каменский. Он то и дело повторял:

Скандинавская погода...

Повезло норвежцам.

В какое-то мгновение не выдержал Павел Колчин, шумнул:

Это мы еще посмотрим, кому повезет!

Часы показывают ровно 9 по местному времени. И сейчас же, по сигналу судьи, в густую белую пелену нырнул первый участник - веселый, беззаботный, успевший понравиться всем француз Жильбер Фор. Через тридцать секунд вырвался на дистанцию наш молодой лыжник Федор Скобов. И он знал, и мы все, что ему не повезло с жеребьевкой, но в лыжах всегда кому-то не везет.

Дистанция гонки состояла из трех десятикилометровых колец. Три одинаковых по длине, но совершенно различных по степени трудности кольца. Первое - самое легкое. Словно увертюра к той симфонии мужества, которую предстояло сыграть участникам. Зато второе - настоящий ад: тяжелый двухкилометровый подъем вначале и еще несколько таких, но менее крутых.

Когда в местный пресс-центр, где мы ожидали известий с трассы, сообщили положение после первой десятки, я вспомнила тихую комнату Веденина в олимпийской деревне и телеграмму от Алексея Маресьева, которая лежит там на столе.

"Помнит ли о ней Слава?" - почему-то подумала в ту минуту я. Признаюсь, мне показалось, что чемпиону мира не удастся выполнить просьбу прославленного героя войны. Лучшее время было у нашего Федора Симашева (30.24), потом шел Долганов, норвежец Харвикен, швейцарец Келин, швед Ларсон, норвежец Тилдум и только потом, правда, проигрывая ему самую малость, наш Слава. Но нужно было учитывать, что Пал Тилдум, грозный и многоопытный соперник, идет сзади и может с помощью своей многочисленной "свиты", расставленной по дистанции, корректировать свои действия.

А потом мне вспомнился Гренобль и наши неудачи в первых стартах, которые, быть может, в конце концов определили настрой делегации и стали причиной общей неудачи. Я подошла к председателю нашей лыжной федерации Вячеславу Петровичу Захавину и спросила его:

Как вы думаете, удержатся Симашев и Долганов?

А Веденина вы что, уже сбросили со счета? - спросил в свою очередь он. - Рано. Очень рано.

Второй круг. Он начинается, как и первый, здесь же, на стадионе. И мы имели возможность увидеть в лицо всех участников этой необычайной снежной драмы. Они делали большой разворот и уходили по параллельным прямым лыжни к новому испытанию.

Мы знаем, как тяжело им. Но, поверьте, было тяжело и нам, зрителям, а точнее, слушателям этих состязаний. Ведь мы не видели борьбы, не видели того, что происходит там, в белом кипении, а жадно прислушивались к тому, что передают тренеры, сгрудившиеся у рации, связанной с дистанцией. А потом, когда подошел срок, мы так же жадно всматривались в световое табло, чтобы посмотреть, как расставлены силы после двадцатки.

Но если мы не видели борьбы, то ощущали все ее нюансы. Каждое известие, приходившее на стадион, становилось предметом общего обсуждения, споров, догадок и волнений. Поверьте, мы их испытывали не меньше, чем зрители на трибунах хоккейного стадиона, имеющие возможность уловить каждую деталь матча.

Итак, кончалась "двадцатка". Сначала мы видим время Симашева - 1.06,23. Но оно пока ничего не говорит. Только когда промежуточный финиш проходит швед Ларссон (1.05,56), понимаем, что наш лыжник сдал. Молчим. Знаем, что он не виноват, по существу на его долю выпало в этой гонке прокладывать лыжню, на которую так долго валил пушистый снег. Сдал и Долганов (а еще через два километра он сломал лыжу и практически выбыл из борьбы).

И вдруг на табло загорается фамилия Веденина, и перед ней лучшее время дня - 1.05,39.

Ура! - крикнул кто-то, но его резко оборвал один из тренеров:

Подождите. По пятам идет Тилдум.

И сейчас же подбежал кто-то другой, сказал полушепотом:

Сглазить хотите, черти?!

Все тут же смолкли. И я только про себя молила:

Славочка, дорогой, не подведи. Теперь ведь надежда только на тебя.

И Веденин, как это всегда бывает в последнее время, не обманул наших надежд. Он подтвердил, что успех, пришедший к нему в Высоких Татрах, не случаен и что он действительно является самым сильным гонщиком планеты на "тридцатке".

Но сказать о человеке, что он победил, - это значит еще ничего не сказать. Победила его прекрасная физическая закалка, его воля, его продуманная до деталей вместо с тренером тактика. Первая треть пути - разведка и, до некоторой степени, дезориентация соперников: дескать, смотрите, Веденин к настоящему сражению не готов, плетется где-то в серединке.

Вторая треть - решающий, изматывающий всех главных конкурентов рывок. Редкий и неожиданный выход вперед. И заключительная - тактическая игра с теми, кто еще сохранил способность бороться. Точное сличение их графика со своим. И выигрыш решающих секунд.

Так годы труда, самопожертвования, мужества спортсмена и тренера принесли первый выдающийся успех - первую в истории нашего отечественного лыжного спорта золотую олимпийскую медаль в личном зачете. И этого одного было бы вполне достаточно, чтобы остаться навсегда в памяти людей. Остаться примером для поколений. Но Вячеслав уже "наработал" столько, что ему суждено было здесь, в олимпийской столице, совершить новые подвиги. Суждено, хотя ни он, ни его тренер, ни тем более миллионы наших болельщиков еще ничего не знали об этом.

В тот день Саппоро напомнил мне своей общей тональностью далекий Инсбрук. В домах олимпийской деревни, отведенных советской делегации, поселилась большая радость. Веденин не только победил сам. Он дал победный настрой всей нашей олимпийской команде. Он вместе с тем повернул в нашу сторону флюгер всеобщего внимания. Снова, как когда-то в Инсбруке, мы оказались предметом атаки многочисленных наших коллег. Прямо на финишо тридцатикилометровой гонки к нам подбежал корреспондент швейцарской спортивной газеты Карл Матер и умолял:

Расскажите что-нибудь интересное о вашем Веденине...

Мы старались помочь, как могли. Швейцарец поблагодарил и крикнул на прощание:

Этот парень великолепно сделал свое дело. Завтра о спортивной России заговорит весь мир. Поздравляю вас!

Так с поздравлений начались для нас белые недели в Саппоро. И с каждым днем поздравлений становилось все больше и больше.

Снова вспоминаю Гренобль. Последний день лыжного турнира. Команда Норвегии, уже давшая до этого двух олимпийских чемпионов, с необыкновенной для таких соревнований убедительностью выигрывает эстафету 4 X 10. Корреспондент норвежского радио, в недалеком прошлом известный лыжник, чемпион VI и VII зимних Олимпийских игр в гонке на 15 км Халгейр Бренден тут же, у финиша, кричит в микрофон:

Да, сегодня весь мир снимает шляпу перед лыжниками Норвегии. Им нет и еще долго пе будет равных в мире.

Саппоро. 13 февраля 1972 года. Последний день лыжного турнира. Со второго этапа сообщают, что впереди идет норвежская команда - с отрывом от ближайшего соперника на одну минуту. Один за другим покидают лыжный стадион журналисты, в том числе и многие советские - одни спешат к горе Тейне, где идут состязания по слалому, другие торопятся поспеть во что бы то ни стало на заключительные периоды хоккейной битвы. Здесь их уже ничто не задерживает: все предельно ясно!

Из наших журналистов я остаюсь на трибуне почти в одиночестве. Не скажу, чтобы меня удерживало какое-то предчувствие, просто хотелось досмотреть все до конца, лично составить впечатление об этой битве нашей команды. Стою и слушаю, как голосом, в котором вновь появился восторг Гренобля, ведет свой репортаж неутомимый Бренден.

Спешат минуты. Бегут где-то там, в лесу, лыжники. Мы все смотрим в ту точку, где должен появиться норвежский гонщик. И вдруг, словно шум горного обвала, до нас докатываются неистовые крики. А потом мы увидели, как появился лыжник с первым номером на груди. И как упал еще пытавшийся бороться, еще пытавшийся его догнать Харвикен.

Когда Вячеслав Веденин пересек линию финиша, победно и гордо первым принеся эстафету, я случайно увидела Брендена с микрофоном в руках. Голоса его в общей сумятице не было слышно. Я подошла вплотную и спросила у переводчика:

Что он говорит?

Тот прислушался, улыбнулся:

Он говорит норвежским радиослушателям, что то, что совершили сейчас русские, не способен совершить никто в мире. Он говорит об истинном величии Веденина. Это большая честь услышать из его уст подобные слова.

Победа московского динамовца в тридцатикилометровой гонке, его бронза на 50 км были восприняты с восторгом и еще раз укрепили за Ведениным славу "звезды" первой величины. Но подлинную славу он обеспечил себе именно 13 февраля на последнем этапе эстафеты 4 X 10.

Тут я хочу сделать небольшое, но, как мне кажется, очень важное отступление. Когда свершилось то, о чем я только что рассказала, многие журналисты, в том числе и наши обозреватели, стали писать о выступлении Веденина как о чем-то граничащем с чудом. Я уже не беру газетные отчеты, которым можно простить некоторую торопливость и эмоциональную возбужденность. Но вот строки из спортивного журнала, вышедшего несколько месяцев спустя после окончания олимпиады. Вот как там характеризуется выступление Веденина в эстафете: "Он, в победе которого на "тридцатке" мы не усмотрели и тени сенсации, в последний день одержал победу столь сенсационную, что она до сих пор не укладывается в сознании и кажется невероятной".

Это красивые, но неточные слова. Еще два года назад в Высоких Татрах Слава доказал, что способен на такое.. В Саппоро он не совершил чуда, а лишь повторил его. Для того чтобы подтвердить это, я позволю себе процитировать одно из описаний выступлений Веденина на чемпионате мира 1970 года.

"Вячеслав Веденин выиграл золотую медаль в гонке на "тридцатке". Мужественно вел он себя и в гонке на 50 километров. Правда, тут был допущен один практический просчет: сосредоточив все внимание на Триммере, Вячеслав упустил из вида опытного финна К. Ойкарайнена. В результате здесь - серебряная медаль".

И все-таки самый большой подвиг Вячеслав, по моему твердому убеждению, совершил в эстафете 4 X 40 километров.

Когда были пройдены три ее этапа, когда уже закончили борьбу Владимир Воронков, Валерий Тараканов, Федор Симашев, выяснилось, что мы проигрываем команде ГДР почти минуту. Это колоссальный разрыв. И уже никто не сомневался, что победа за немецкими гонщиками.

Эта уверенность подкреплялась тем, что от команды ГДР стартовал на заключительном этапе Клаузе - один из сильнейших спринтеров мира, занявший в индивидуальной гонке на 15 км четвертое место, тогда как Веденин был на этой дистанции всего лишь пятнадцатым.

Итак, мало кто верил в чудо, но Веденин его совершил. Он вырвал у немецкого гонщика "потерянную" минуту и финишировал первым.

Не правда ли, предельно схожая ситуация? И повторение ее еще выше поднимает значение совершенного Вячеславом Ведениным и того, что он сделал в Саппоро. То, о чем забыли некоторые мои коллеги, очень хорошо помнил норвежец Харвикен. И правильно писала одна японская газета, что "ужас неизбежности поражения в любом споре с Ведениным витал над норвежцем и лишил его необходимых моральных сил для борьбы с этим гигантом".

Я пишу все это, чтобы образ нашего лидера предстал перед нами с предельной точностью. Я пишу все это, потому что Высокие Татры и Саппоро входят в его биографию как единое целое. Две золотые медали на "тридцатке", "серебро" и "бронза" на 50 км, две золотые медали в эстафетах, которые по существу принадлежат ему больше, чем кому-либо, - такой багаж выдвигает его в число великих гонщиков.

А теперь вернемся в Саппоро, в тот день 13 февраля, который, насколько бы он ни отдалялся, всегда будет нам памятен, дорог и близок.

В минуты радости друзьям и соотечественникам победителей свойственна чрезмерная восторженность, и они награждают своего кумира громкими эпитетами и часто переоценивают значимость совершенного. Но представьте себе человека, который почти держал в руках золото и потерял его. Человека, который предельно устал и предельно разочарован. Я говорю об олимпийском чемпионе в гонке па 50 км норвежце Пале Тилдуме после эстафеты. Вот уж кто, конечно, меньше всего был склонен в те мгновения к преувеличениям и сентиментальности. Признаюсь, мы - несколько журналистов - долгое время даже не решались подойти к нему. Но работа есть работа, и мы отважились. И спросили, что он думает о закончившихся состязаниях.

Эго торжество русской команды. И, прежде всего, торжество вашего Веденина, который обеспечил себе сегодня спортивное бессмертие.

В довершение скажу, что, находясь в Саппоро, я имела возможность беседовать со многими известными нашими и зарубежными лыжниками и у каждого спрашивала, что, по их мнению, особенно отличает московского динамовца от его товарищей и соперников. Ответы, как ни странно, были очень похожими, но, пожалуй, точнее и ярче сформулировал общую мысль друг и наставник Веденина, заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер СССР Павел Колчин:

Он оставляет на дистанции все свои силы - до последней капли. Он никогда не жалеет себя ради борьбы и ради победы.

Вот качество, которое сделало обыкновенного тульского паренька, сына солдата, советского офицера героем мирового спорта и любимцем своего народа.

«Веденин » и «Саппоро» - эти два слова неразделимы. В его жизни были Высокие Татры 70-го, откуда он вернулся в ранге двукратного чемпиона мира, прибавив к этим двум золотым медалям ещё и «серебро» на «полтиннике». Но всё равно то, что он сделал через два года на последнем этапе мужской эстафеты в Саппоро в далёком 1972-м году, перевешивает всё, что было до того в его спортивной биографии.

Потом была травма ахилла , попытка побыстрее залечить его, поспешное (как потом оказалось) возвращение на лыжню, снова лечение, снова возвращение…

Увы, к тому времени его поезд ушёл. В 1976-м в Инсбруке расцвело новое поколение советских гонщиков, в мировую элиту ворвались Василий Рочев, Евгений Беляев, Николай Бажуков , Иван Гаранин, Сергей Савельев. Они вернулись из Инсбрука с двумя золотыми медалями в индивидуальных гонках и с «бронзой» в эстафете. Да какой «бронзой»! С поломанным носком пластикового ботинка Евгения Беляева на первом этапе, с возвращением с 17-го места на первом этапе на третью ступень пьедестала почёта в итоге этой гонки. И 34-летнему Веденину оставалось уйти из спорта недовостребованным , недореализовавшимся , недобегавшим …

Он вернулся в Саппоро спустя 35 лет, вернулся в город своей молодости и город своей славы. Конечно, можно вернуться в город своей молодости, можно вернуться в город своей славы, но ведь в молодость, увы, уже никогда не вернёшься, правда? Я увидел его, стоявшего сбоку от штакетника перед мужским «полтинником» - Вячеслав Петрович щурился на солнце, глядя на стадион, лыжню, уходящую в сопки, думал о чём-то своём…

- Вячеслав Петрович, можно с вами побеседовать?

О чём? - он смотрит на меня чуть иронично, чуть с прищуром. Он видел в своей жизни столько корреспондентов, он столько раз рассказывал им о той эстафете, что его ирония и кажущееся нежелание говорить вполне понятны.

О Саппоро, о 72-м. Мы будем делать фотоальбом после этого чемпионата, такой же, как и после Турина, и я просто не представляю себе этот альбом без интервью с вами.

Альбом «Турин-2006» он видел, и он ему понравился.

Он поворачивается ко мне:

Что именно вас интересует?

Например: когда вы узнали, что чемпионат мира 2007-го года состоится в Саппоро, у вас не возникла мысль, что хорошо бы было сюда приехать?

Возникла, конечно, - он снова повернулся в сторону стадиона, взглянул на сопки. Потом чуть заметно пожал плечами. - Но эта поездка - слишком дорогая. Спасибо Олимпийскому комитету России и федерации за то, что всё это организовали, собрали всех нас - я, наконец, увидел всех своих товарищей…

Вспомните, как вы летели в Саппоро в 1972 году. Вы ведь были уже зрелым гонщиком, за спиной у вас был триумфальный 70-й год, когда вы вернулись из Чехословакии с двумя золотыми и серебряной медалями; 68-й год, когда с Олимпиады в Гренобле вы привезли индивидуальное «серебро». С каким настроем вы садились тогда в самолёт?

С надеждой выиграть. Потому что у каждого спортсмена есть мечта стать олимпийским чемпионом. А мечты сбываются, если ты этого действительно хочешь. Да и вся наша команда, в принципе, с таким настроем летела в Японию...

У вас здесь был какой-то феноменальный, грандиозный успех... Откуда вообще всё это взялось, как советским лыжникам удалось завоевать столько медалей?

Все спортсмены уже были взрослые, обкатанные. Позади были Гренобль, Высокие Татры... На тех же Лахтинских , Фалунских играх - мы же и там всё повыигрывали . То есть к Саппоро мы уже были достаточно опытной, зрелой командой, поэтому летели с настроем победить.

Тогда ведь только-только начинались эксперименты с высотой? Фактически это были первые крупные соревнования, на которые советская сборная приехала, спустившись с гор?

Нет, почему же? Мы были в горах ещё перед Греноблем на высоте 1.800 метров над уровнем моря. Всё было уже опробовано.

- Вспомните, как вы бежали «тридцатку»? Тогда ведь снег валил стеной…

Да, каша на трассе такая же была. Скобов стартовал седьмым номером, на первых двух километрах догнал всех стартовавших впереди и пошёл первым - топтать лыжню. Я бежал 74-м…

- Сколько вы у второго выиграли тогда?

Вторым был Тилдум , я выиграл у него больше 50 секунд. Мог и больше выиграть, но за три километра до финиша я выигрывал у него уже 45 секунд, поэтому подумал про себя: «Зачем ломаться?» Там под финиш были такие подъёмы тягучие, в них ещё ёлочкой надо было запрыгивать… Д умаю - зачем? Впереди ведь ещё три гонки было…

Помню, как Колчин мне кричит: «Слава, плюс девять секунд!», а я ему в ответ: «Пал Константиныч , не девять, а тридцать девять!». А он, оказывается, от волнения не от того засёк время. В общем, финишировал я спокойно, особо не напрягаясь, поберёг силы на оставшиеся гонки.

Раньше ведь компьютеров не было, тренеры с секундомерами работали, и я специально очень тихо начал, чтобы тренеры других команд меня сбросили с секундомеров, чтобы вели дальше гонку не по мне. Когда я после первой «десятки» пришёл сюда на стадион, глянул на табло и увидел, что иду седьмым, проигрываю лидеру 40 секунд.

- Ощущения паники не появилось? Всё-таки 40 секунд на «десятке»...

Нет. Потому что сразу после стадиона начинался длинный-длинный подъём в 3,5 километра. Я на этом подъёме все эти 40 секунд отыграл, а когда вторую «десятку» заканчивал, на табло посмотрел, и было уже +12. А все конкуренты шли впереди, поэтому мне было легко ориентироваться. Ну и всё - они когда информацию получили, может быть, и стали «включать», но некоторым дистанции не хватало, некоторые подъём финишный уже прошли, так что отыгрывать было негде. Поэтому мне было проще…

- Выходит, вы всех с тренером обманули…

Обманули (улыбается). На то он и Колчин…

- А вы изначально так планировали - потише начать? Обсуждали тактику перед гонкой?

Конечно, обсуждали. Это наша с Колчиным задумка была. Он предложил, а я согласился. Я сразу был уверен, что на этом большом подъёме у всех отыграю отставание.

Надо же, этих подробностей я ещё не знал... А вообще интересно, конечно… Саппоро-1972 было местом наших самых громких побед, не так ли? Я не могу вспомнить, чтобы ещё какой-нибудь чемпионат мира или Олимпийские игры принесли сборной СССР по лыжным гонкам такую славу…

Согласен. Тогда и девчонки тоже всё выиграли. Всё буквально - все три золотые медали домой привезли! Ребята взяли два «золота». Да даже и на «пятнашке » Федя Симашов - он ведь там вторым был, «серебро» взял.

- А эстафета эта знаменитая?.. Вам, наверное, уже надоело вспоминать, но всё же расскажите, пожалуйста, вкратце, как всё было?

Состав эстафеты составили сначала тренеры. Но я потом, как капитан команды, сказал, что должен бежать Скобов . А тренеры вместо Скобова хотели видеть в эстафете Долганова. Но Скобов боец, а Долганов не раз «расписывался» в Союзе в эстафетах. То есть я его догонял, обгонял, и он ничего не мог со мною сделать. Поэтому команда пришла к выводу, что вместо Долганова эстафету должен бежать Скобов .

Что же касается Симашова … Я, в принципе, знал, что он проиграет на своём этапе. Но думал, что если он проиграет секунд тридцать, я всё равно отыграю это отставание. Но я, конечно, не думал, что он привезёт целую минуту.

- А почему вы были уверены, что Симашов проиграет?

Потому что на чемпионате мира он тоже минуту проиграл, да и до этого иногда привозил отставание... А не поставить его тоже было нельзя. Всё-таки второе место занял человек в личной гонке... А вот душа не лежала его ставить. Я ему тогда же и сказал: «Если бы ты на «пятнашке » был не вторым, а в десятке, то не побежал бы». Он ответил: «Я знаю».

- Это вы ему прямо в глаза сказали, что ли?

А я всегда всё в глаза говорю.

- А Воронков, например, вспоминает эту историю по-другому. Он говорил мне, что тренеры выбирали между ним и Долгановым на первом этапе, а не между Скобовым и Долгановым.

Нет, он путает. Меня ведь на тренерский совет вызывали, а потом уже тренеры стали по своим ученикам ходить по комнатам и у всех ребят их мнение спрашивать. Я сразу назвал состав. Воронкова нельзя было с первого этапа снимать, так как это настоящий стартёр, он был проверен уже и Греноблем, и Чехословакией, и Фалуном . Этот человек… Н у что тут скажешь - стартёр, одним словом.

И вот эстафета началась, первые два этапа прошли нормально, а потом пошёл Симашов . А там информацию по стадиону с каждого километра передавали. Я смотрю, его Тилдум уже догнал. Думаю, ну, Федька за него сейчас зацепится, и норвежец ему от силы 30 секунд «привезёт», думаю, ну хорошо, нормально, отыграю. Но спустя некоторое время смотрю - проигрыш уже всё больше и больше.

Ну, я начал потихонечку Харвикена готовить… П одошёл, поздравил его с победой. У нас с ним нормальные отношения были. Потом передали, что отставание уже сорок секунд, я взял мазь и начал колдовать над лыжами - положил банку в руку и начал пальцем по лыже водить, делать вид, что перемазываюсь. А все же всегда ухо держат востро, друг за другом наблюдают, вот он и подошёл посмотреть, что я под колодку кладу. Я ему показываю голубой «Swix ». А тут по стадиону передают, что отставание русских уже пятьдесят секунд. Он подходит к Грёнингену и говорит ему: «Веденин уже третий раз подмазывается». А тот ему грубо, жёстко так говорит, почти кричит: «Ниньта , ниньта !».

- Не надо, то есть?

Конечно! «Ниньта » - нельзя по-норвежски. Но, видите, нервы есть нервы, никуда от этого не денешься. А уже больше пятидесяти секунд отрыва, я ещё раз к Харвикену подошёл - дай, думаю, я тебе медаль на грудь повешу - возьмёшь, не возьмёшь? Обнял его, пожал руку, чувствую, что он уже поздравления внутренне для себя принял… Э то был чисто психологический приём, чтобы он на трассу расслабленным ушёл. Дальше вижу: он начал голубым Свиксом мазаться, а голубой Свикс в этот день не ехал. Вот вам на одной только мази я у него ещё секунд 20 отыграл, ещё даже не стартовав.

Когда мне передали эстафету, за мной пошёл Лундберг - двенадцать секунд между нами было. Вижу, идут Кузин с Каменским, уже коньячок выпивают и кричат: «Слава, второе место - тоже место!». Меня злость такая взяла! Почему в меня не верят? Первую информацию я получил только на отметке 4,5 километра от Саши Привалова. Я ему говорю: «Засеки, сколько я отыграю у него на подъеме». А там петля была такая на солнце - удобно было перескочить и засечь. В итоге я на этой петле отыграл у него восемь секунд.

Тут я уже начал гнать. Сзади - никого. Подошёл к тому 3,5-километровому подъёму, он такой неудобный был: тягун с участками «ёлки» метров по пятьдесят. Смотрю, норвежец как раз прыгает «ёлочкой». Думаю: «Он два шага делает, а я, значит, должен делать один». А на макушке подъёма ребята наши стояли, и я, как сердце у меня чувствовало, предупредил их заранее: «Ребят, не кричите мне ни «Петрович», ни «Слава», а кричите фамилию». Вот они и начали орать, как я только показался: «Веденин , Веденин , Веденин !». Харвикен начал оборачиваться. А что такое обернуться на «ёлочке»? Самое малое - минус две секунды, а то и три. И когда он повернулся и увидел меня, для него это, конечно, был шок. Прошло ещё немного времени, и метров за 800 до финиша я уже с ним сровнялся.

Потом, как меня Мянтюранта в своё время в 1968 году в Гренобле научил, я его «качнул» на лыжне…

- Как это «качнул»?

Ну, так... На палку опёрся, показал, что будто я на него падаю, как будто у меня сил совсем нет. Естественно, любой остановится, если видит, что на него валятся сбоку… В от он и остановился - падать же неохота, а я у него ещё секунду отыграл.

Потом, когда мы уже вышли к стадиону, до финиша оставалось метров 70, лыжней много было нарезано. Я смотрю, сейчас для эстафеты режут почему-то только две лыжни, а в наше время резали, как минимум, четыре, а местами - даже шесть. И я начал с одной лыжни на другую переходить. Смотрю, я его «шевельнул», и он упал метров за 30 до финиша, запутался в собственных ногах...

- То есть, фактически вы его и «положили»?

Нет, я его не коснулся даже.

- Да нет, я в переносном смысле. Получается, вы как-то спровоцировали его к этому падению?

Да, вот так сказать можно, что спровоцировал. Просто когда ноги не держат, можно и на ровном месте упасть, а тут ещё и лыжни нарезаны... Тогда мороз был, лыжни жёсткие, глубокие, надо же было ноги как-то держать при этом.

Потом, когда финишировал, голова у меня уже перестала работать. Помню, в домике сижу, ребят спрашиваю: я выиграл? Они отвечают: «Выиграл!». То есть на трассе соображал, помнил, что надо луч на финише пересечь палками или ногой, а тут, после финиша, отключился. Ещё бы, такие подъёмы… Н а них можно было работать. Не то что сейчас…

- Сейчас здесь легче трассы?

Конечно!

Но вот этот очень тяжёлый подъём (показываю рукой в направлении расположенного слева от стадиона длинного пологого подъёма с крутым выходом).

Ну и что? Один подъём на весь круг? А у нас были такие подъёмы накручены в сопках! Мы «ёлкой» прыгали на каждом круге, а здесь - только в одном месте.

К нам, узнав Веденина , подходит поздороваться знаменитый в прошлом лыжник, многократный олимпийский чемпион и чемпион мира норвежец Вегард Ульванг . Мне, несмотря на не очень хороший мой английский, приходится выступить в роли переводчика.

- Вегард , Вячеслав Петрович говорит, что сейчас трассы в Саппоро намного легче, чем были раньше…

Вегард с улыбкой согласно кивает головой. Потом спрашивает:

- Господин Веденин , а вам сейчас у себя в России удаётся покататься на лыжах?

Иногда удаётся (Веденин улыбается).

Не хотите сегодня покататься вместе, посмотреть трассу? Погода прекрасная, солнце светит, трасса готова очень хорошо…

Нет, я уже успел походить, попробовать. Мы сегодня, к сожалению, уже уезжаем.

- Что вы думаете по поводу современных лыжных гонок, по поводу масс-стартов?

Это красиво, интересно для зрителей, но мне, если честно, это не нравится. Это мало похоже на лыжный спорт в его прежнем понимании. Раньше ведь как было? Тот, кто «полтинник» выигрывает и «тридцатку» - тот король лыж. Король! А сейчас… один сидит, сидит все 50 километров сзади, потом вырвется на финише вперёд, раз - и он чемпион. Нет, я скучаю по раздельным «полтинникам»…

- Я с вами полностью согласен (смеётся)! Что скажете о чемпионате?

Впечатления хорошие, но было бы намного лучше, если бы чемпионат мира проходил в Норвегии или в России, а то зрителей на трибунах маловато.

- Согласен. Я не был в этом году у вас в Рыбинске, но наслышан об этапе Кубка мира в Дёмино , о том, что там было очень много зрителей. Считаю, что вы могли бы принять в России соревнования самого высокого уровня. Мы рассчитываем, что этап Кубка мира в следующем сезоне также пройдёт в Рыбинске.

Вегард отходит от нас, и мы продолжаем с Вячеславом Петровичем разговор.

- С каким уважением к вам относится Ульванг , заметили? Приятно, правда?

Приятно, согласен.

- Скажите, а город сильно изменился с тех пор?

Да, сильно. Город стал красивее, чище, уже на тачках, как раньше, японки с горячей картошкой и рыбой по улицам не ездят. Сейчас по городу походил - нет уже этого.

- Вы имеете в виду свежеприготовленные картошку и рыбу?

Да, прямо при тебе жарили: у неё там в тачке огонь горел, и она прямо при тебе всё это жарила. Но, конечно, город не живёт чемпионатом, как он жил Олимпиадой тридцать пять лет назад. Тогда на каждом углу были плакаты, везде продавались всевозможные сувениры, значки, вымпелы, город просто дышал Олимпийскими играми. Сейчас ничего этого нет. Даже футболку с символикой чемпионата мира нельзя купить нигде. Народу тоже очень мало. На трибунах местных жителей нет - в основном, из других стран туристы, приезжие... В 1972 году здесь мест свободных не было, всё было забито. На открытии Олимпиады спортсмены колоннами шли по 100 человек, а тут вышло 4 человека, как на первенстве ЖЭКа …

- Вячеслав Петрович, а что такое, по-вашему, капитан команды?

В первую очередь, это помощник тренеров. К нему все приходят со своими радостями, горестями. Он, капитан, должен знать обо всём первый, а потом уже все, кому нужно и не нужно. Капитан - это большая ответственность…

- Вы сейчас за нынешней командой наблюдаете, что за капитан Василий Рочев?

Я с ним давным-давно общался, лет пять назад, можно сказать, что я его практически только по фотографиям и знаю…

- А что так? Не складывается, времени у вас нет следить за сборной, пообщаться со спортсменами?

Нет, почему, времени-то у меня сейчас как раз много… Н о я не привык в душу лезть, а они всё время в разъездах, когда за ними следить-то?

- Чем вы сейчас занимаетесь?

Я пенсионер, ничем особенным не занимаюсь.

- Как ваш клуб им. Веденина , работает?

Да, работает. Две группы у нас занимается. Базу в Подрезкове не отдаём. Динамовцы туда приходят, раздеваются, тренируются. Работаем с детьми на базе, которой уже цены нет. Она была построена в 1939 году. Сейчас ведь в Химках, на Сходне, ничего уже не осталось - везде всё платное, а у нас пацанов 70 на тренировки бесплатно ходит. Мы проводили недавно кросс, и на старт вышло 370 человек. В общем, отрываем потихоньку ребят от курева , а то ведь во дворах такое творится...

- Как вы считаете, можно ли восстановить лыжную трассу в Подрезкове ?

Не-е-ет , что вы... Там всё уже застроили - одни заборы. Вообще выхода нет от базы к бывшим трассам! Но нам места тренироваться для детей хватает, на той стороне, если ехать из Планерной, там школа, в парке накрутили в этом году «трёшку». У взрослых пацанов во время соревнований было два круга, у мелких - один.

- А что, Вячеслав Петрович, нельзя было как-то удержать, сохранить трассу?

Да ну что вы! Кому это нужно? Москве что ли?

- Ну, Москве в том числе…

Да ну-у-у . Бросьте вы!

- Ну как, есть же у нас московская федерация, российская. Разве им эта трасса не нужна? Те же Курсов, Головатов , Логинов... У них контакты с руководителями Москомспорта , города - что, не могли объяснить, что в городе уничтожаются лыжные трассы, что они нужны московским, подмосковным лыжникам?..

Не знаю, я туда не лезу. А потом вы же знаете: в той же Битце Путин подарил СВР эту землю, и что вы теперь сделаете? Я и Лужкову об этом говорил, в глаза ему говорил. Он отправил меня к Шанцеву - он тогда был вице-мэром Москвы - Шанцев отправил меня к Кофману - председателю спорткомитета Москвы. Ну и что - всё? Я им всем говорил: «Москва - единственный город в России, где нет лыжного стадиона».

- А они чего?

Да ничего. Друг на друга меня отправляли по очереди. А-а-а, ничего это и никому не надо: у всех один бизнес на ушах. Поэтому в армию-то в Москве вообще некого брать. Потому что всё кругом платное, у кого есть деньги заплатить за то же плавание, за те же лыжи, ещё как-то держатся, а остальные… Хорошо хоть, лыжи обязательным уроком снова ввели. У меня вокруг три школы - за пять лет никого на лыжах ни разу не видел! Теперь вот начинают возвращать всё это. У нас ведь как: сначала разрушат, потом начинают восстанавливать.

Битца - одна только отдушина и оставалась, и то скоро отберут. Что здесь можно поделать?.. Если президент страны подарил эту землю разведчикам, то хоть ты тут тресни! Скоро загородят всё забором и всё.

- Но вы думаете, нет никаких шансов отстоять лыжные трассы в Москве?

До тех пор, пока вот этим московским спортшколам - «Спартаку» и «Бабушкино» - будут позволять «воровать» спортсменов из регионов, и Москва за этих «варягов» будет платить, лишь бы наши школы не работали, ничего в нашем городе не будет. Всё будет продолжаться в том же духе, пока своих лыжников воспитывать не начнут. А чтобы воспитывать своих лыжников, нужны трассы. Вот тогда, может быть, и задумаются обо всех этих вопросах, не раньше. Я уж сколько на эту тему ругался с ними со всеми - бесполезно.

- А «воровать» - это вы имеете в виду иногородних приглашать?

Конечно. Посмотрите на тех, кто сейчас за Москву выступает! Есть ли там кто-нибудь из коренных москвичей? Все ведь «ворованные», начиная с меня, с Симашова , с Савельева. Вот здесь сейчас Ширяев - нижегородский, Сидько … О ткуда она, не помню…

- Я тоже сейчас не вспомню.

Видите, не вспомните. А ведь она не московская девочка. Жалко московских спортсменов, которые реально хотят лыжами заниматься: те же зеленоградскую , химкинскую спортшколы ... Им не дают развиваться, не дают работать, потому что эти «ворованные» все деньги проедают, все сметы опустошают. Та же Чепалова... Вот сейчас она вышла замуж за Рочева - всё, нет Чепаловой. Но три-то года именно она все сметы московские проедала с семьёй, правильно?

- Не знаю…

Да ладно, не знаете вы… В сё вы знаете. Поговорите вон с Повзнером , он вам расскажет…

Ну, а всё-таки, можно сделать что-то в московской федерации, каким-то образом сдвинуть ситуацию с мертвой точки?

Я не был там уже лет пять и даже не знаю, кто сейчас там президент.

- Вам это неинтересно?

Нет, потому что я знаю, что пытаться там чего-то добиться - это всё равно, что об стенку горохом кидаться. Зачем мне это надо?

- Ладно, Вячеслав Петрович, давайте от этой скорбной темы вернёмся к более приятной - чемпионату мира. Воронков мне рассказывал, что когда вы сюда перед Олимпийскими играми приезжали, у вас была длительная акклиматизация, это действительно так?

Десять дней в Саппоро мы пробыли, прежде чем выходить на старт. А как иначе? Здесь же снег совсем другой! У нас же тогда не было ни такого количества врачей, ни сервисменов , были только собственные голова и руки. Сами мазали, сами всё делали. Тренеры помогали, и то не все. Колчин, Аникин, Иванов, а остальные в мазях ведь ничего не понимали. Вот сами всё и постигали, сами до всего доходили. Здесь же на стадионе можно намазать так лыжи, а там, в сопках - всё другое - снег другой, температура другая, влажность другая. Надо всё это совместить, найти золотую середину. А у них сейчас, насколько я знаю, за всё это сервисмены отвечают, спортсмены сами не мажутся.

- Но у вас, когда вы прилетели сюда, не было каких-то нарушений со сном?

Да ну о чём вы?! Мы же приехали сюда с Сахалина, уже привыкли к этому часовому поясу и климату. Мы ещё в 1971 году попробовали и тот, и другой варианты. Часть команды готовилась в Бакуриани, часть - на Сахалине. И получилось, что с Сахалина сюда приезжать - намного лучше. Тут же от Сахалина до Саппоро - сорок километров. Тот же часовой пояс, фактически - тот же климат, тот же снег, поэтому мы никакой акклиматизации тут не проходили. Было доказано опытным путём, что проходить акклиматизацию к Японии на Сахалине - намного лучше, чем тренироваться в Бакуриани. На официальные пробы трасс Олимпийских игр, на которые приехали все сильнейшие, мы с Симашовым спустились с гор, из Бакуриани, а Скобов с Тихоновым - приехали с Сахалина, и они чувствовали себя намного лучше.

Да и потом, на Камчатке у нас до этого сборы были не раз, поэтому мы уже знали, как действовать в таких ситуациях: не надо ложиться спать в первый день - лучше перетерпеть, перемучиться, зато уж ляжешь в одиннадцать по местному времени, встанешь в семь, и дальше всё будет хорошо.

- Вас не удивило, что команда в этом году приехала на чемпионат без временной акклиматизации? Как вы вообще относитесь к эксперименту Юрия Викторовича Бородавко , заключающемуся в том, что спортсмены приехали сюда сразу из Цахкадзора, с высоты?

Лично моё мнение следующее: экспериментировать надо не здесь! Это чемпионат мира. М-и-р-а !!! А он думает, что здесь первенство ЖЭКа …

- Как-то вы жёстко в его адрес высказались…

Да потому что ребят жалко. Не надо повторять старые ошибки. Мы уже потом не делали этих ошибок, а они сейчас вернулись к тому, с чего мы в 68-м году начинали.

- А вы считаете, что здесь была допущена ошибка?

Да мне просто жалко этих пацанов - сегодня посмотрите на них, что они покажут.* Они приехали сюда со скользючего снега. Со скользючего ! А здесь снег - совсем другой, к нему приспосабливаться надо… С ейчас посмотрите, что здесь будет, когда солнышко выглянет - всё поплывёт…

- Дело только в непривычном снеге или ещё и в недостаточной акклиматизации?

Не знаю… У нас Юрка Скобов всегда приезжал в Мурманск накануне гонки и на следующий день всегда бежал будь здоров! Там тоже разница большая, но он вот доказывал, что так вот - сразу с самолёта на старт - лучше. А когда три дня пройдёт - может быть, это и хуже, они уже в «яму» попадают. Но, может быть, я и ошибаюсь, может быть, Бородавко и прав - сегодня увидим.

Когда вы узнали, какой будет состав на мужскую эстафету, не удивились? Что думаете по поводу того, что Ширяева не включили в состав?

Что думаю?.. Жалко пацана . Но команда есть команда. Капитан сказал, что доверил эстафету этим людям, значит, вопрос закрыт. Когда доверие есть, тогда и результат не за горами. А пацана , конечно, жалко... Он заслужил своё право бежать в эстафете.

- Чьё право сильнее - капитана и тренера, формирующих команду по своему усмотрению, или человека, который по спортивному принципу отобрался в команду?

Каждый прав по-своему, но за капитаном - последнее слово. Если Рочев взял на себя такую ответственность, значит он и прав. Я, правда, не знаю, Рочев там последнее слово сказал, или тренеры, я там не был, ни с кем не говорил. Но я, честно говоря, думал, что Ширяев всё-таки побежит, думал, что его поставят.

- Ну, а вообще какое общее впечатление от выступления российской команды здесь? Вы ведь болели за наших с самого первого до последнего дня…

Впечатление - как и у всех. Мало. Четыре медали - это очень мало. Меня ещё удивило, почему квоты полностью не использовали... Надо, например, чтобы бежали четыре человека, а бегут три. Что, в России бежать некому что ли? Столько пацанов, столько девчонок… А на старт выходить, получается, некому.

Но такая история не только у нас, у всех волнами. Так же у норвежцев, так же у финнов. Посмотрите, финны как стали подниматься в последние годы: Куйтунен два года пропустила из-за дисквалификации и посмотрите , что сейчас делает. А у нас думают, что на молодняке можно выехать. А тут - посмотрите, все, кому за тридцать - все бегут. Это же чистая мужицкая и бабья сила начинает работать после тридцати.

- Но по-разному... Посмотрите, Стейра или та же Йохауг - молоденькие девочки, а бегут немногим хуже Куйтутнен .

Это всё же исключения. А в основной массе лыжники раскрываются значительно позже, нужно уметь довести их до этого состояния. Такие гиганты, как эта Йохауг , рождаются далеко не каждый день и каждый год. Вы вспомните, как она вчера работала - как швейная машинка, работоспособность - просто потрясающая!

- Заметили?

Да как такое не заметить? Да и не я один - Коля Бажуков с нами сидел, Вася Рочев - все заметили. Если бы наша хоть одна так отработала…

Хорошо бы, чтобы сегодня ребята что-то показали. Может быть, Бородавко и прав, что оставил ребят в Цахкадзоре, чтобы в этой конюшне не возиться. Здесь ведь тоже, когда во всём этом варишься, по нервам бьёт. А когда ничего не видишь, тоже хорошо бывает.

- Ну, посмотрим... Будем болеть сегодня?

Конечно, только так.

беседовал Иван ИСАЕВ,

подготовка к печати - Андрей АРИХ,

* Этот разговор с Вячеславом Петровичем состоялся рано утром перед 50-километровой гонкой.

Видео 2013 года.

Саппоро, 50 км, 1972 год. 3 место.

Вячесла́в Петро́вич Веде́нин (1 октября 1941 года, Слобода, Дубенский район, Тульской области) - советский лыжник.

Первый советский лыжник, выигравший золото в индивидуальной мужской гонке. Особенно прославился тем, что смог выиграть на последнем этапе эстафеты 4х10 км в Саппоро (1972), уйдя на него с отставанием в 1 минуту от норвежца Харвикена.

Двукратный олимпийский чемпион 1972 — в 30 км и эстафете. Тогда же получил бронзовую награду в гонке на 50 км.

Интервью с В. П. Ведениным от 29.03.2013 .

Вячеслав Веденин "Дотяни, достони, дохрипи…"

Е го легендарная эстафета в Саппоро-1972 - как иллюстрация: бывают в спорте чудеса. Бывает невозможное. На 10-километровой дистанции Веденин отыграл минуту и стал двукратным олимпийским чемпионом! Сегодня великий лыжник ХХ века живет себе тихо в деревне под Тулой.

* * *

- В Москве вас застать непросто?

Разве что за пенсией приезжаю. Нечего мне в Москве делать.

- Пенсия хорошая?

35 тысяч. Я же подполковник, выслуга большая. Плюс прибавка для олимпийских чемпионов. Была 15 тысяч, нынче - 32. Грех жаловаться, для деревни хватает.

- Вы же в этой деревне выросли?

Да. Правда, дом наш мать давным-давно продала. Там и сейчас люди живут. А я купил участок напротив.

- Смотрите - сердце щемит?

Отболело. А раньше нередко приходил к родному дому. Даже ночевать как-то попросился. Пустили.

- Юность у вас не самая веселая была.

Это точно. Отец погиб в 1942-м. Я его никогда не видел. Отослал с фронта матери фотографию, приписал: "Поцелуй дочку". Ушел воевать, не зная, что мать беременна мной.

- Похоронка сохранилась?

Да. Никаких подробностей: "Пал смертью храбрых под Смоленском…" В соседней деревне фашисты четверых расстреляли, а в нашей все попрятались. Человек шесть немцев прошли по улицам - и двинули на Дубну. Где чугунолитейный завод. У меня от голода был страшный рахит. Крапиву по деревне не найти было, всю съели, - так жрал старую лебеду. Единственное лакомство - теруны.

- Что это?

Как картошку на поле ни собирай, все равно на зиму что-то останется. Берешь промерзшую, а она мягкая. Шкуру снимаешь и печешь оладьи. Еще курили много. Во втором классе мне уже пачки на день не хватало. Разок у деда стащили махорки - накурились так, что на стенку полезли! До галлюцинаций!

- Не может быть.

Не буду ж я вам врать. Молоком отпаивали. А завязал я с табаком в шестом классе. К нам преподавать физкультуру прислали фронтового артиллериста. Здоровенный мужик, двухпудовыми гирями крестился. Застукал нас с цигарками в туалете. Взял меня за ноги и головой держал над дыркой в полу: "Макну!" Как я ревел!

- Где курево, там и выпивка?

Когда дядя-полковник приезжал в отпуск, меня маленького дед сажал на коленку. Наливал стопку самогона: "Пей за столом, а не за углом!" Потом швырял пьяненького на печь - чтоб спал, не мешался.

- Самогон мальцу - не перебор?

Да ну, перебор. В деревне быстро взрослели. Все детство - работа! Я до школы в ночное ходил, на покос. Так натрудишься, что после обеда встать не в силах. Однажды чуть не загнулся. Месяца два в госпитале лежал. Да еще на второй год остался.

- Почему?

Не желал немецкий учить. Дураком надо быть, чтоб давать нам этот язык. Когда отцов на войне поубивало. Мы учительнице немецкого темную устраивали. Сзади ребята подкрадутся - мешок ей на голову. А ноги крапивой иссекут. Она-то ни в чем не виновата. Но раз немецкий язык - значит, немка.

- Это она вас на второй год упекла?

Да. Бумагу выдали: "при удовлетворительном поведении закончил 7 классов". Настоящий "волчий билет", никуда с таким не пристроишься. Только спорт меня спас. И курить я бросил, и пить. На товарняке в Тулу начал ездить, на велосипедные тренировки. Двухпудовые гири 30 раз зубами поднимал.

- Это как?

Привязываешь к гире веревку, зубами хватаешь и тягаешь. Очень развивает спину и шею. Я в книге об Иване Поддубном это упражнение вычитал. А как-то залез на перекладину, хотел крутануться - и головой вниз. Подняли, повезли на телеге к фельдшеру. Очередь огромная. Внезапно голова закружилась, по стеночке сполз. Очухался в палате. Гляжу - койки кругом, чей-то голос: "Ну вот. Жить будет!" Со всех сторон мне мед тянули. Приговаривая: "Сынок, кушай, я не трогал". Ну угощают - я и ем.

- Трезво.

А сестренка мне объяснила, где лежу. Палата смертников, с последней стадией туберкулеза. Каждое утро смотришь - еще одна коечка заправлена. Унесли хоронить. Ночи не проходило, чтоб кто-то не помер. Уговорил я медсестричку, тряпки мои отдала. И сбежал.

- Далеко?

В кедах и трико караулил часа три, какой товарняк тормознет. Заскочил в один, а тот совсем останавливается. Хочу обратно прыгать, вижу - двое шагают с овчарками. Я на другую сторону - и там военные. Думаю: что за дела?

- И?

Зеков перевозили! Тень метнулась - рванули стоп-кран. Решили, что заключенный побежал. А это я. Поймали, в милиции долго сидел. Время спустя завербовался в Котлас лес пилить. С "Дружбой-2" управляться умел. Паспорт отнес в контору, которая собирала работяг, мне 420 рублей взамен. Кинулся на базар, там пирожки с мясом, ливером…

- Красота.

Иду - уминаю! Голодный! Навстречу тренер, у которого первенство области по велосипеду выигрывал: "Что на тренировки не ходишь?" Рассказал ему про Котлас. Он деньги у меня отнял, свои добавил - паспорт забрал назад. И отправил в "Динамо". Вот, кстати, история. Лет в 13 накопал шесть мешков картошки. Мать послала продавать на рынок в Тулу: "Все что заработаешь - твое". На эти деньги купил гармошку и белую майку в синюю полоску с буквой "Д". С какой же гордостью ее носил! Не подозревал, что скоро вся жизнь будет связана с "Динамо".

- Прославились вы в лыжах. Не в велосипеде.

Я - мастер спорта на шоссе и треке. Но зима подошла, а велогонщиков от армии не освобождали.

- Почему?

Лейтенант на велосипеде под машину попал - и насмерть. Генерал приказал: "Велосипедист? За забор не пускать!" Мне служить не хотелось. И очутился я в "Динамо" у заслуженного-презаслуженного человека, 14-кратного чемпиона СССР по лыжным гонкам Василия Смирнова. Он технику мне ставил. Гоняет по кругу, кричит: "Ра-а…" Я бегу. Снова крик: "Ногу опустил, и катись на ней, пока я "раз" не скажу".

- Если б не ушли из велоспорта и там достигли бы выдающегося?

Не исключено. Я выносливый, упертый. Проезжал 25 километров по Военно-грузинской дороге, не вставая с седла. На одних бедрах. Ножищи здоровые. В Туле спорил с деревенскими, что полуторку обгоню.

- На что спорили?

На две бутылки водки. Стартуем одновременно. Грузовик на ямах прыгает, а я на велосипеде объезжаю. И выигрываю!

- А говорите, пить бросили.

Не до такой же степени. Наработаешься - вечером с мужиками махнуть не грех. В деревне всё пили! Даже денатурат! С крутым чаем разводишь - нормально идет. Уж мне поверьте.

- Легенда ходит, как на Олимпиаде-1972 вы японскому журналисту матерком ответили. а тот написал, что ваше "Дахусим" - вроде заклинания…

Это перед "тридцаткой". Пурга. Он подошел, спрашивает: снег повалил, как бежать-то? А я пробурчал "Да х… с ним". Это сейчас к спортсмену до гонки никого не подпустят, а тогда корреспонденты свободно бродили. Лезли в душу. Палкой бы их ткнуть.

- От кого узнали, что история пошла гулять по миру?

Мне из Японии газету прислали, а здесь перевели.

- Мы читали про трюк с мазью во время эстафеты в Саппоро. Как додумались?

Когда-то на соревнованиях спросил у финна Мянтюранты: "С мазью проблема. Какую посоветуешь?" Он указал: "Вот хорошая". Сдуру послушал. А она вообще не ехала! Я помнил про тот эпизод и перед своим этапом начал при норвежце Харвикене якобы протирать лыжи мазью. При этом тюбик держал в сантиметре, водил чистым пальцем. Гадал: клюнет или нет? Я даже поздравить его успел с золотой медалью: мол, шансов у меня нет. Все это сыграло.

- Догадывались, что сыграет?

Норвежец был из тех людей, которых я изучил. Если парень маленько в детстве избалованный, все у него получалось без стрессов, - гнилой внутри. Тебе остается нащупать место, где эта гнильца. Туда надавить. И я нащупал - очень ему славы хотелось. Представлял уже, как страна обрадуется золоту.

- Он побежал мазаться?

Шепчет тренеру: "В третий раз Веденин подмазывает…" Косятся на голубой Swix у меня в руках. И свои лыжи от носка до пятки! Считай, я 15 секунд отыграл. Затем на спуске - 12. Опять схитрил. Сказал заранее нашим ребятам: "Встаньте там и кричите "Веденин!" Так и сделали. Харвикен голову поворачивает, две секунды на этом теряет. Палка проскользнет - и три отыгрываешь. А он несколько раз обернулся.

- Если б не хитрость - вы все равно выиграли бы?

Не знаю. Но зла было много!

- На кого?

На болельщиков наших. 800 человек приплыли на корабле из Владивостока. С трибун уходили, не дожидаясь окончания эстафеты.

- Почему?

Не верили в успех. А главное - последний день магазины работали. Надо ж было суточные потратить. Корреспонденты следом потянулись. Ни одной фотографии моей не сохранилось с этой гонки, ни одного интервью! Перед стартом столкнулся с тренерами Каменским и Кузиным. Плоская бутылка коньяка, отхлебывают из горла: "Слава, второе место - тоже место!" Что это?! В итоге единственный мой снимок из Саппоро - на "полтиннике". И то не меня фотографировали, а ботинки.

- ???

Знаменитый гонщик Ернберг открыл фирму, наладил выпуск ботинок. В них я бежал. Их щелкнули, ну и меня заодно. Не было бы ботинок - не было и фото.

- Откуда такая роскошь?

У меня был в Швеции персональный болельщик, миллионер Курт Люсель. В 1965-м отправили туда - без денег, без всего. Местная федерация должна была принять. Делегация небольшая, руководителем назначили профессора Аграновского. Мне там на трассе кричали: "Русиш шпион!"

- Почему?

Потому что тренировался со шведскими сборниками - и по мне в Москве позже вычисляли их готовность. До отъезда инструктировали: "Все записывай. А записи шифруй".

- Денег вам с собой не дали. А лыжи?

Две пары и одни ботинки, которые на третий день развалились. Причем ботинки были моего тренера Колчина. Выступал он в них лет двадцать. И вот сижу в номере, латаю. Дратвой прошиваю. Заходит швед: "О, Веденин!" Я сразу вспомнил про тетрадь, в которой расписывался.

- Что за тетрадь?

Из КГБ. 37 пунктов, что запрещено за границей. Нельзя, к примеру, автографы давать внизу чистого листа. Принимать подарки, денежные призы. С кем-то знакомиться. А тут на пороге стоит какой-то дядька. Берет мои рабочие лыжи за носок - раз, и отломил! Видит в моей руке недошитый ботинок - восклицает: "Музей!" Выхватывает и вместе с дратвой выбрасывает в форточку. Потом - тяжеленные эстонские кеды с капроновыми стельками. Двумя пальчиками, брезгливо…

- Не поколотили его?

Хотел. Это ж чистая провокация. Все, как в КГБ учили - кеды выкинул, лыжи переломал. Схватил его, припер к стене. Он заверещал: "Ноу, ноу, спутник…"

- Спутник?

Да. Почему-то звал меня спутником. Говорит: "Завтра в 7 утра тебе привезут все новое". Он ушел - а я поплелся свое добро искать под окнами в сугробе.

- Нашли?

И нашел, и дошил. В 7 утра стук в дверь - на пороге незнакомец. Притащил три пары лыж, палки, кроссовки, ботинки, тренировочный костюм. У меня паника. Брать-то нельзя! Я ж расписался!

- Да. Ситуация.

Я к Аграновскому. Разрешил: "Только больше не проси!" - "Да мне уже и не надо, теперь все есть". Полюбил меня Курт. Он и к Клаве Боярских тепло относился, и к Ване Утробину. На Олимпиаду в Гренобль повез лыжи для всей нашей сборной.

- Бескорыстно?

Абсолютно. На его BMW крыша просела! Все для советских! А однажды уникальный случай произошел. В 1969-м поспорил он со шведскими журналистами, что я выиграю Олимпиаду. На следующий день газеты вышли с шапкой: "Люсель ставит на Веденина полтора миллиона крон!"

- Вам что-то перепало?

В Саппоро Курт принес чек на полтора миллиона. Я отказался - так он направился к председателю Спорткомитета Павлову. Чтоб я официально мог взять чек. Тот послал к Гончарову из ЦК, который курировал команду. Гончаров запретил - а мне сказал: "Слава, тебя родина и так отметит!" Курт шипел: "Спутник, дункель…"

- Это что?

Дурак, мол. Не понимал, почему отказываюсь. Зато Курт нам с призовыми помог. Прежде валюту, которую сборная зарабатывала на коммерческих соревнованиях, забирали тренеры. Сдавали в Спорткомитет, получали пять процентов, а лыжникам - шиш. Мы не догадывались, как нас дурят, пока финны перед гонкой не пообещали каждому по 250 марок. Ждем - тишина. Пошли разбираться и услышали: "Так ведь тренерам отдали".

Переглянулись мы, сделали выводы. Следующий этап в Швеции. Через Курта договорились с организаторами: "Тренерам ни-ни - все ребятам в конверте". А тем какая разница? И за одну гонку нам отвалили столько, что почувствовали себя миллионерами! Сроду таких денег в руках не держали!

- Сколько?

Я за первое место получил две с половиной тысячи крон. Другие поменьше. Там же тотализатор был. Ставили на лыжников, как на лошадей. Наши премиальные, как объяснил Курт, зависели от выручки.

- Что тренеры?

Пришли: "Где валюта?" Мы в ответ: "Какая? Ничего не знаем". Все, конечно, молчали.

* * *

- Как сложилась жизнь Курта?

Трагически. Умер в 53 года. Из-за меня.

- То есть?

Он перенес три инфаркта, таблетки горстями глотал. Приехал на Олимпиаду в Саппоро. Как кто-нибудь из наших медаль завоевывает - Курту тренеры шампанское наливают. То за меня, то за Галку Кулакову. Плохо ему стало, улетел домой. И вот дочь его вспоминала, как смотрел мою эстафету по телевизору. Налил шампанского в самовар, который я же ему подарил. После победы выпил полный стакан. Ему говорили - нельзя! А он: "Веденин. Спутник. Мой!" И утром скончался.

- Вы упомянули Боярских, трехкратную олимпийскую чемпионку. Алевтина Колчина, которая выступала с ней за сборную, рассказывала нам: "Секс-контроля в те годы не существовало. А Клава была между "женщиной и мужчиной". От рождения повышенный уровень тестостерона. Мы видели, что она бреется, в душ с нами не заходила…"

Да ну, классная тетка! Мужских черт у нее я не замечал, лицо чистенькое. У одного лыжника даже короткий роман с Клавкой был. Хотя замуж она так и не вышла. Девки недолюбливали ее, поэтому чаще с нашей командой общалась. С Куртом накануне гонки могла бутылку водки выпить, а утром спокойно бежала и выигрывала.

- Кулакова так и живет в деревенской глуши под Ижевском?

Это не глушь, а шикарный коттеджный поселок. Удмуртская Рублевка. Кулакова поселилась там с Ниной Парамоновой. Они давно дружат, не замужем, вот и решили, что вдвоем веселее. Галка до Олимпиады в Инсбруке расписалась с нашим массажистом Владимиром Володченко. Собралась к нему в Москву переезжать, машину купили. Но через три месяца их развели.

- Кто?

Тренеры. Виктор Иванов, возглавлявший женскую сборную, шумел: "Галя, Родине нужны медали! А если ты забеременеешь и не попадешь на Олимпиаду?!" Житья им не давали. В поездках вместе не селили. Она плакала, а его вскоре к конькобежцам перевели. Семью разбили, заставили оформить развод. Больше мужей у Галки не было. Мы иногда в Москве встречаемся. Знаете, какая пенсия у Кулаковой, Мухачевой и Олюниной, победивших на Олимпиаде в эстафете?

- Какая?

9 тысяч! Они представляли общество "Труд". Те, кто за профсоюзы выступал, в таком же положении. Стыд и позор! Нам-то, динамовцам, легче. За выслугу набегает приличная сумма. Меня Оля Данилова благодарит за то, что в свое время убедил вернуться в "Динамо". Ее тренер в "Труд" перетащил. Но я напомнил Оле слова, которые услышал от динамовского начальника, когда сам много лет назад хотел демобилизоваться: "Не встречал человека, которого бы погоны задавили". И я подписался на офицера. В Саппоро улетел старшим лейтенантом, после золота на "тридцатке" вручили телеграмму от генерала погранвойск: "Поздравляю, товарищ капитан!" Думаю, ошибся, что ли? А он своей властью досрочно мне звание повысил.

- Здорово.

Сколько спортивных обществ развалилось, в "Динамо" же, слава богу, порядок. Важно, чтоб руководители были "не освобожденные от физкультуры". А те, кто любит спорт.

- У Кулаковой дома музей. Почему бы вам свой не открыть? Трофеев-то не меньше.

Их почти не осталось. Первая жена, когда развелись, из окна повыкидывала кубки, вазы, дневники, ножи…

- Какие ножи?

Охотничьи. Была у меня коллекция. Особенно жалко уникальный самодельный нож, который подарил якут, трижды Герой Соцтруда. Пятилетку он за два года выполнял - по добыче соболя, по пушнине. У него на спине швы толщиной с палец - память о встрече с медведем.

- Легко отделался.

Рассказывал, что этим ножом распорол медведя от паха до горла, когда тот его "обнял".

- Где вы познакомились?

Есть поселок Сангар - от Якутска два часа на самолете. Меня как-то пригласили туда на республиканские соревнования. С нами Саша Тихонов был. Я ему в той поездке шампанское проспорил.

- Как?

Саша сказал, что воткнет нож в сметану - и тот стоять будет. Я не поверил. Оказывается, якутские коровы дают молоко 6-процентной жирности. Поэтому сметана такая густая, что можно резать ножом, будто масло. Тихонов-то об этом знал, он ездил в те края, норку стрелял, когда с деньгами было туго.

* * *

- Были у вас нелюбимые трассы?

После пражской весны 1968-го самый противный выезд - Высокие Татры. Нас там ненавидели! Чешские лыжники, когда мы заходили в зал помазать лыжи, орали: "Оккупанты, вон!" Окна в гостинице, где мы жили, камнями закидывали. Пошли на кухню за чайником или кастрюлей - не дают. Чтоб чаю попить, воду грели в раковине. Затыкаешь дыру - и врубаешь два кипятильника. Дурдом! Да и в гонке провокации бывали. На подъемах стояли рабочие, замахивались на нас лопатками. Пытались по спине треснуть. Лопатку рукой перехватываешь - и матюком на них. Но секунды-то теряешь. А в 1970-м на чемпионате мира в Татрах у меня вообще золотую медаль украли!

- Каким образом?

На дистанции 50 км выигрывал у финна Ойкарайнена минуту, все под контролем. Неожиданно за поворотом возле сарая пацаны зашебуршились, подбежали и сыпанули стирального порошка. Я оглянулся, а они сзади граблями заровняли, снежком присыпали. Все, лыжи катить перестали! Я на руках кое-как вторым финишировал, ладони до крови стер.

- Протест подавали?

А как доказать? Лыжи грязные. Тогда круг был 25 км, камеры не везде. Это сегодня они повсюду натыканы, круги меньше - 7-8 км.Обидно получилось и в Швеции на супермарафоне "Васалоппет". От основной группы на девять минут увез в отрыв финна Сиитонена и шведа Бьелинга. Стартовали мы на зеленых мазях при температуре минус 8. А на финише, когда прошли через перевал, было плюс 3. Лыжи не держат. На 78-м километре вижу надпись " Servi с e fix ". Думаю - подмажусь, и нормально. Швед, который, уже еле держится, вдруг ускоряется. Подкатывает первый к рюкзаку, вытаскивает красный Rex , мажет лыжи - и швыряет тюбик в лес. Да еще, зараза, ручкой нам помахал.

- Вот гад.

Мы с Сиитоненом рюкзак открываем - там ничего, кроме полужидкого мыла. Опять на одних руках пришлось бежать. В концовке я финна обошел. Потерял за эту гонку шесть килограммов. Когда начал раздеваться, кожа на ногах от пота и соли чулком снялась.

- Кто из хоккеистов пригрозил вам, знаменосцу, на церемонии открытия Игр-1972?

Во главе колонны самые здоровые стояли - Рагулин, Ромишевский… За пару минут до выхода на парад ко мне подошел инструктор ЦК. Напомнил: дескать, этикет обязывает около ложи японского императора склонить флаг. Хоккеисты недовольно загудели: "Слава, ты перед кем наше знамя будешь преклонять?! Поднял на вытянутых руках - и строевым шагом! Понял?!"

- Огорчился император?

Я на него не смотрел. Газета "Вечерний Саппоро" фотографию с парада сопроводила подписью: "Советский Союз бросил вызов всем!" А это политический вопрос, вот чиновники из Спорткомитета на меня и накинулись: "Что натворил?! Дома ответишь!" Но после двух золотых медалей об этом, слава богу, никто не вспоминал. В том числе император, который лично поздравил с победой в эстафете. Подарил деревянную японскую маску. Привез домой, так сын ее жутко боялся. Где-то затерялась.

- А марка китайская с вашим портретом сохранилась?

Кто-то из друзей заиграл. Но марка не китайская - японская. Мне ее из Саппоро прислали. На фотографии я в кимоно. История такая. На Олимпиаде меня и Володю Воронкова, который бежал первый этап эстафеты, пригласили в местную баню. С русской ничего общего она не имеет. Зал человек на пятнадцать. Запах, как на конюшне. Тебя закапывают в горячую смесь из опилок и травы. Одна голова торчит. Лежишь минут десять, японочка в чем мать родила у каждого салфеткой пот со лба вытирает.

- Однако.

А в раздевалке выдают полотенце, шапочку, кимоно. Мы с Воронковым облачились в него - и в этот момент нас тайком щелкнули. Володе такая же марка пришла. А Феде Симашеву из Японии девчонка полгода надушенные письма слала.

- Та самая, из бани?

Другая. Не в курсе, где с ней познакомился. Федя был мастер заигрывать с девчатами. Вот японочка и влюбилась.

- Посвященное вам стихотворение Роберта Рождественского знаете наизусть?

- "Репортаж о лыжной гонке"? Лишь пару строк: "Ты, пожалуйста, добеги. Дотерпи, родной! Дотяни, достони, дохрипи…" Он был на Играх с группой поддержки. Правда, на эстафете тоже не остался, рванул по магазинам. В Саппоро мы толком не пообщались. Встретились во Дворце съездов, когда меня Орденом Ленина награждали. Рождественский на банкете подошел, выпили по фужеру.

- В шутку не попрекнули поэта: мол, что ж с трибуны-то ушел?

Зачем? Вот тренерам я высказал. Каменский губу прикусил. А Кузин заплакал. Наверное, уже крепко выпивши был.

* * *

- Что помешало вам попасть на третью Олимпиаду в 1976-м?

Я мечтал выиграть "полтинник" в Инсбруке. Но меня обманули. Я согласился слить кровь. Теперь это называется кровяной допинг. Официально его запретили в 1985-м. А в нашей сборной предложили использовать перед Инсбруком. Когда команда отказалась, Захавин, зампред Спорткомитета, и тренеры взяли меня в оборот. Напирали на то, что я - единственный коммунист в сборной, должен переубедить ребят. К слову, членом КПСС стал при интересных обстоятельствах. Вызвали после Саппоро в КГБ: "С Орденом Ленина беспартийным за границу выезд закрыт". И за день оформили партбилет! Без всякого стажа, собраний.

- Кровь вы сдали?

Да, 680 граммов. Первым. Выступил в роли подопытного кролика. В институт крови приехали те, кто тренировался в группе Колчина, - я, Володя Лукьянов, Толик Шмигун… А другие сумели уклониться. Иван Гаранин сказал: "Веденину терять нечего, он олимпийский чемпион. А нам зачем рисковать?"

Спустя три недели - отборочный чемпионат страны. Тренеры говорят: "Петрович, не волнуйся. При любом раскладе гонка на50 км в Инсбруке - твоя". На "пятнашке" проиграл 11 секунд, на "полтиннике" - 8.

- Формально отбор не прошли?

Да. И меня отстегнули от Олимпиады. До этого был в отличной форме, порхал по горам. Раньше вообще лыжники были ого-го! Закваска деревенская, крепкие, выносливые. Помню, летом в Алахадзе тренировались на ипподроме. Жарища, а у нас 30-километровый кросс. Витя Круглов говорит жокею: "Спорим, что я быстрее пробегу 20 кругов, чем ты на рысаке?"

- И что?

Поначалу жокей вперед вырвался. Витька поравнялся с ним на восьмом круге. Тут выскочил старший конюх. На наших глазах нагайкой отхлестал паренька.

- За что?

Так ведь лошадь чуть не загнал! Она в пене. А Витька - свеженький. Еще и с нами 18 кругов спокойно дал. Во, какая подготовка была! И никакого допинга! Мне он тоже был не нужен. А после переливания обратный эффект произошел. То ли кровь не прижилась, то ли иная причина. Но при подъемах в гору, едва пульс доходил до 180, я задыхался. Чувствовал, как из живота подступает комок к горлу - и все, шагу ступить не в состоянии. Карьеру закончил.

12 лет отработал главным тренером женской команды "Динамо". Когда Союз развалился, председатель ЦС "Динамо" Богданов подарил мне пачку анонимок. Много любопытного о себе почитал.

- Например?

Писали, что Веденин спит со всеми спортсменками, которых тренирует. Хоть к тому моменту я уже был с Ларисой. Мы не сразу расписались - первая жена два года не давала развод. Добился его через суд с четвертой попытки, причем бывшая супруга на заседании так и не появилась. Отношений давно не было, но я ждал, когда сын повзрослеет. Чтоб понимал - ухожу не от него, а от матери. Пару лет после этого в гараже ночевал.

- В каком смысле?

В прямом. Большую часть времени я проводил на сборах. А когда возвращался, спал в "Волге". Или у друзей. Потом надумал к Ларисе в Сыктывкар переезжать. В Сандунах отвальную устроил. Среди друзей там были секретарь замминистра МВД и адъютант Андропова. Они не знали, что за повод. Как услыхали, что в Сыктывкар намылился, за голову схватились: "Забудь! Мы поможем". И нам с Ларисой дали квартиру в Беляеве.

- Она моложе?

На 17 лет. Лыжница. Как увидел в сборной - влюбился. Пацанов предупредил: "Эту девочку не трогать!"

- Прислушались?

Да, в команде уважали. На сборах все девчата с кем-то дружат, только Лариса одна да одна. Люба Зыкова, будущая жена Коли Зимятова, говорит ей: "Скажи спасибо Петровичу, что без мальчика ходишь…" - "Как?" - "А вот так! Он запретил к тебе приближаться". Ну и закрутилось у нас.

- Чем жена занимается?

Ведет лыжную секцию. На ветеранских чемпионатах мира выступает. Да и на тренировках с мальчишками у нее постоянно по 10 километров в день набегает.

- А вы - катаетесь?

Каждую зиму на лыжах! Для меня это всегда в радость. Правда, год назад инсульт перенес. В деревне прихватило. Месяц в местной больничке провалялся. Правая рука не разгибалась, врачи сказали - надо ампутировать. Я понял, что пора валить. Вещички собрал и тихонечко через дырку в заборе дёру!

- Как в детстве.

Ну да. Друзья рекомендовали мануальщика в Тульской области. Хорошо, машина "автомат", сам к нему добирался, рулил левой. И он меня на ноги поставил. Если сначала кулак не разгибался, сейчас этой рукой и гантели поднимаю, и ведро с водой таскаю. А главное - снова на лыжах кататься могу!